Лицо профессора покраснело, на лбу выступила испарина. Он вытер лоб платком и бессильно опустился в кресло, держа руку на сердце.
Нельзя ему было с таким воодушевлением высказывать автору “Фаэтов” свое отношение к его произведению.
Кира Андреевна вскочила и стала отхаживать мужа, дала ему капли валокордина и нитроглицерин под язык.
Званцев чувствовал себя виновным, не решаясь уйти.
— Сейчас пройдет. У нас это бывает. Не по возрасту пылкий он человек, — суетясь, говорила Кира Андреевна.
Званцев не уходил до тех пор, пока Михаил Михайлович окончательно не пришел в себя.
— Вы уж простите меня, Александр Петрович. Напугал я вас. Уж больно увлекся.
— Да роман того не стоит, чтобы подвергать вас такой опасности.
— Нет, друг мой, роман стоит и большего. Он переживет нас с вами, и будет творить добрые дела.
Званцев покидал квартиру профессора глубоко взволнованный. Никогда он не слышал такого проникновенного отзыва на свои произведения. Он чувствовал, будто у него, как у эмов на планете Рела отрастают крылья.
Но жизнь охладила его.
Литературная критика не додумалась до всего того, что заметил в его романах доктор технических наук. И некий начинающий литератор Марк Дейч в газете “Культура и жизнь” “разнес” роман “Сильнее времени”, приведя такие “убедительные” аргументы, как то, что главная героиня Вилена смахивает на западную кинозвезду, словно в этом кроется порочность, и актрисы кино не создают образы прекрасных женщин. И еще роняющая автора в глазах “критика” деталь: он описывает внешность героев, упоминая об их бровях. Должно быть, тот спутал эту выразительную часть лица с другими частями тела.
Званцев мог бы утешиться лишь тем, что его друг доцент Зигель, не касаясь чуждых ему литературных тонкостей, поместил в газете “За индустриализацию” краткий отзыв ученого на “Сильнее времени”, сославшись на профессора Протодьяконова, насчитавшего в романе сто дважцать открытий и изобретений, в основном, принадлежащих автору. Но никто, быть может, кроме некоторых читателей, не отгадал: ЧТО ЖЕ СИЛЬНЕЕ ВРЕМЕНИ?
Роман же “Фаэты” был не замечен критикой. Чего нельзя сказать об издателях, которые многократно и охотно переиздавали его и в нашей стране и за рубежом.
Но не критики вдохновили Званцева на новые дела, а скромная профессорская семья, вложив в него новый заряд творческой энергии. И он уже готовился взмахнуть отросшими крыльями.
Они рассеяны по миру
Следы посланцев дальних звёзд:
В Сахаре, сельве иль в Памире,
Причина для научных грёз.
Званцеву позвонил по телефону журналист Бобров из АПН.
— Александр Петрович, с вами просит встречи археолог-любитель из Швейцарии Эрик фон Дэникен. Он мечтает, как Шлиман, открыть с вашей помощью “космическую Трою”.
— Рад помочь, но я в раскопках профан.
— Думаю, он не в земле будет копаться.
Договорились об их приезде. Бобров взялся быть переводчиком. В его сопровождении к Званцеву явился невысокий вылощенный господин с прямым пробором прилизанных черных волос.
— Он читал все ваши статьи о гостях из космоса, — объяснял Бобров, — и теперь ездит по всем странам, где найдены эти следы, чтобы написать книгу с броским названием “Воспоминание о будущем”, где поделится с читателями всем тем, что сам увидит.
Редкие статуэтки “догу” из коллекции Званцева привели гостя в восторг, как и страница книги Анри Лота с автографом Гагарина на репродукции наскального изображения “Великого бога марсиан”.
— Я непременно побываю в Африке и найду это древнее изображение космонавта на плоскогорье Тассили, — обещал он.
Званцев, видя в нем энтузиаста-единомышленника, охотно делился с ним всем, что удалось найти в печати, похожее на следы пребывания на Земле в древности пришельцев из Космоса.