— И что потом?
— Доложил я по медицинской инстанции, но никто мне не поверил, потому что хирургия самая консервативная отрасль медицины. Ведь ножом в тело больного вторгаются. А по Гиппократу “Не повреди!”.
— Но как же признали вас, профессором сделали?
Илизаров усмехнулся:
— Лишился я шахматного партнера. Выдвинули учителя в область очень высоко. И вытащил он меня в областной центр. Вот туда я вас приглашаю приехать, и все там покажу.
— А в Москве нельзя? — робко спросил я.
Профессор снова рассмеялся:
— Только в одной клинике областного подчинения МОНИКИ пошли мои аппараты, уже сверкающие никелем, а в соседних городских больницах — гипс…
— Не только интересно, старче, но и поучительно. Давай дальше, — требовал Костя.
— Я сошел с поезда в Кургане, — продолжал Званцев, — в одном из первых сибирских городов за Уралом.
Профессор Илизаров прислал на вокзал машину. Сам встретил меня на ступеньках подъезда нового многоэтажного здания своего института.
Мы шли операционно чистыми коридорами, поднимаясь с этажа на этаж. Двери в палаты перемежались просторными холлами с мягкой мебелью и телевизорами. В одном из них со столами для игры в пинг-понг он задержался, подошел к ближнему игроку и спросил:
“Ну, как? Проигрываешь?”
“Нет, Гаврила Абрамович, пока удалось выиграть”.
“Небось с ракеткой в левой руке несподручно?”
“Ну, что вы, профессор! Я, как вы наказали, в переломанной ее держу.”
“А ну покажи гостю.”
Игрок положил ракетку и засучил правый рукав пижамы.
Я увидел между локтем и кистью два сверкающих обруча, соединенных золотистыми анодированными винтами.
“Вот вчера привели его с поломанной рукой, мы и укрепили ее браслетами”.
“И уже сегодня в настольный теннис играет?” — удивился я.
“Это не игра, а лечебная процедура”, — строго ответил профессор.
“Ну конечно!” — согласился я, вспомнив колхозного коня.
“Вчера уехал от меня иностранец”.
“Посетитель? Врач?”
“Нет. Знаменитый путешественник, спутник Тура Хейердала на плоту “Кон-тики”. Перед запланированным альпийским походом ногу сломал и примчался сюда, чтобы успеть к восхождению. Даже не успели аппарат снять. Взялся сам это сделать во время подъема”.
Я только головой покачал.
При выходе из холла нам встретился плечистый загорелый мужчина с кубком в руке:
“Это вам, профессор, от самого народного академика Терентия Мальцева”.
“Так я ж Терентия Семеновича не лечил!” — запротестовал Илизаров.
“Зато соревнующегося тракториста в строй ввели. Помните, как я убивался, что в Мальцевском полевом соревновании участвовать не смогу. Вот вы на поломанную ногу свою петрушку приладили. И я педалями орудовал не хуже здорового. Первым в поле оказался. Вот кубком наградили. А он ваш по праву. Прошу принять. Не обижайте”.
“Ладно, ладно, первый тракторист. Поставим в моем кабинете как достижение института. А тебе аппарат пора снимать. Иди в перевязочную. Я подойду посмотрю, как ты педали выжимаешь?”
Благодарный тракторист передал кубок профессору и направился к знакомой процедурной. Илизаров, смотря ему вслед, заметил:
“Сколько в шахматы играю, а спортивной награды не заработал. А тут на тебе — кубок, да еще какой красивый!”
“А я вам, Гаврила Абрамович, шахматную награду привез”.
“Так где ж она? У меня вторая рука свободна”.
“Доска нужна”.
“Пошли. У меня в кабинете найдется. Рядом с кубком вашу поставим”.
По дороге в профессорскую нам встретился высокий улыбающийся парень с ракеткой в руке.
“Три недели назад он был мне по плечо, коротконогий. Теперь на полголовы выше меня. К баскетболу готовится. В команду из-за роста не брали. Вот мы и удлинили ему ноги, чтоб кубки зарабатывал”.
“То есть, как это удлинили?” — поразился я.
“Переломили ему под прессом аккуратненько обе ноги и закрепили кости нашими аппаратами, чтобы срастались, только врачи каждый день винты чуть поворачивали, кости раздвигали. Увеличивали в месте искусственного перелома пространство. А оно заполнялось новым костным образованием. И ноги у парня удлинялись”.
— Прямо сказка про доброго волшебника, — восхитился Костя. — Чем наградил-то его?
— У меня не было ни золотого кубка, ни художественного комплекта шахмат, ни подарочного издания редкой книги Капабланки или Ботвинника. Я мог преподнести Илизарову только собственную шахматную мысль в виде посвященного ему этюда-миниатюры.
Он с благодарностью принял подношение, всматривался в позицию, не переворачивая листок и не заглядывая в решение.