На нервной почве из-за единственного любимого сына у Нины случился инсульт, и ее парализовало. Больной и неумелый сын ничем не мог помочь матери, и вся тяжесть домашних забот обрушилась на Костю. Пришлось ему стать и кухаркой, и сиделкой, и прачкой… И он отдавал семье все силы.
Но от этого не стало легче. Запущенная болезнь Алеши неотступно сказалась, и он умер, несмотря на всю заботу и старания отца. А несчастную мать потрясенную нелепой, ранней смертью сына, еще раз поразил инсульт, и ее нежную, недвижную, такую легкую, что Костя без труда носил ее на руках, вскоре тоже не стало. И несчастный муж и отец был теперь один одинешенек. А друг Саша так далеко…
“Вот, дорогой мой старче, — несмотря ни на что, писал ему Костя, — уподобился я отшельнику в пустыне, отличаясь от него тем, что он ушел в свою пустырь, оставив все в миру, а я потерял все, остался в старых стенах, горестно шепчущих мне о былом… И сохранилась только почтовая нить, связывающая меня с тобой, позволяющая мне жить твоей полнокровной жизнью, твои интересы — одни лишь для меня. И я пересиливаю себя и перехожу на твои рельсы, отвечая на твое последнее послание, с чем так невольно задержался. Не хочу сейчас ни о чем другом думать.
Спасибо, старче, за присланные главы нового романа. Я твой усердный и неравнодушный читатель. Конечно, расшифровка эпитафии на могильнике Диофанта любопытна, и ты, по обычаю своему, бросаешь вызов ученым-ортодоксам, считающим, что Диофант жил в третьем веке. Не допускаешь, что слова “По воле богов…” в надписи могут быть поэтической вольностью? У тебя утверждение Пьера Ферма создает его образ. Это говорит о его смелости, но не кажется мне главной чертой его характера. Он обрел мировую известность, как это ни странно, не своими открытиями в математике, знакомыми лишь специалистам, и не тем, что можно сделать, а тем, чего никому сделать не удается, чем Кожевников сумел и тебя заинтересовать. Письмо его отлично помню. Не думаю, что сам Ферма придавал наспех записанной теореме такое значение, какое она обрела в столетиях. Но если ты сделаешь в своей книге математическую тайну Ферма одной из основ повествования, то я гарантирую тебе успех, не только у рядового читателя, который заинтересуется самим Ферма, с умом острее шпаги, но и множества любителей математики. Жди потока писем от тех и других. Передай привет своему собрату по перу и шахматному партнеру Владимиру Андреевичу. Хоть и давно это было, но я с гордостью храню сделанную тогда же по памяти запись выигранной у него шахматной партии. А “литературную партию” о портретах с натуры, считай, ты у него выиграл.
Жму, старче, твою постоянно замахивающуюся на новое лапу. Твой горький отшельник Костя”.
Сколько внутренней силы надо было иметь человеку, чтобы в его состоянии написать такое письмо!
Но для Званцева оно имело огромное значение. Он отзывался на любые замечания Кости, бесконечно доверяя ему.
Не только Костя был постоянным корреспондентом Званцева
Среди многих читательских писем пришло письмо и от Аркадия Николаевича Кожевников.
Он благодарил, что писатель откликнулся на его призыв написать о Ферма. и гордится этой удавшейся повестью и ролью “мнима”, отведенной ему.
Желая наполнить опустошенную жизнь друга, Званцев пересказал ему новое письмо Кожевникова, где тот использовал одну из работ Ферма, как доказательство его теоремы.
Метод Ферма заключался в том, что в двух системах. координат, составляющим квадрат, где нижняя и левая сторона являются — “xq”, а верхняя и правая — “y1”. В каждой из них вычерчиваются параболы: нижняя по формуле q=x2, а верхняя: l=y2, Вычерченные параболы образуют фигуру ”рыбки”. Расстояние любой точки на ее брюшке до дна “аквариума”, где “рыбка оказалась, будет q=x2, а точка на спинке рыбки отстоит как бы от “уровня воды в аквариуме” на l=y2. Если точки будут лежать на одной горизонтали, то эти отрезки в сумме дадут x2+y2=z2 при этом сторона квадрата или глубина аквариума должна равняться z2. Но поскольку построить совмещенные не параболы, а гиперболы и получить “рыбки” по формулам q=x3; l=y3, не удается, а для кривых высшего порядка степень еще больше, то в этой невозможности такого построения и надо якобы видеть доказательство теоремы Ферма.
“Разумеется, друже мой Костя, это никого не убедит, и должен я тебе признаться, что, положившись на Кожевникова, остался я у разбитого корыта. Пишу тебе все это в надежде заполнить твой горестный вакуум. Держись, друже, жизнь — это война, и будут падать рядом бойцы-однополчание, если сам не упадешь. А “погибать нам рановато, есть у нас еще, друже, дела”.