— Опять белого бычка за те же деньги!
— Тем не менее, Владим, по общему мнению Конгресс, посвященный палеокосмонавтике, далекой от бытописания, удался, и “Космопоиск” стал жить. Однако, общий упадок и развал в стране после перестройки, не позволил издать задуманной серии “Великая тайна Вселенной”. Средств на это не было, а издательства предпочитали детективную и сексуальную литературу, которая имела сбыт у обнищавшего читателя.
— В этом — сермяжная правда нашего времени. И вам впору закрывать никчемную “космическую лавочку”. Все вы в какой-то мере “Терешины с Марса”.
— Нет. "Космопоиск" оправдывает свое название. Пока мы только ищем, открываем, еще не исследуем.
— Вы определенно решили меня уморить.
— Вы же сами хотели знать.
— Конечно, хотел. И хочу все знать! Даже думы Вельзевула.
— Тогда продолжу. Исследованы были следы посадок неопознанных летающих объектов, несомненно космического происхождения. Поиск продолжается. Интерес людей к неизвестному не остыл. Мы обрели зарубежных друзей в Америке, Японии, Европе. Конечно, мы только разведчики, и не раскрыватели тайн. Мы их находим. Последнее слово за наукой.
— Вот случай, когда я искренне страдаю от своего “детского любопытства.”
— Чем я могу вам помочь? Только сыграть с вами в шахматы.
— Давайте. Только о Космосе ни слова!
— У вас, Владим, были бы шансы стать в Парижской Академии Наук “бессмертным”. Ее академики отрицали (а там был сам Лаплас!) падение метеоритов из Космоса.
— Эх, Саша, — говорил Владим, расставляя шахматы. — Мало вам того, что у нас происходит на Земле! Вы все куда-то тянетесь. Вам непременно надо с неба звездочку достать.
— Не достать, а добраться до нее. И люди непременно доберутся. В грядущих поколениях.
— В таком разе — “исполать вам, добрым молодцам”! — заключил Владим, делая свой ход.
Еще раз кинематограф протянул руку Званцеву.
Кинорежиссер Неля Алексеевна Гульчук ставила фильм о его покойном друге, флагмане фантастики Иване Ефремове.
— Я хотела бы прочитать вам сценарий и посоветоваться с вами, — говорила она по телефону.
Званцев не мог отказаться.
Сценарий не понравился ему, да и ей тоже. Она была в конфликте со сценаристом. Званцев высказал свои соображения, но они не были учтены. Кинорежиссеры все делают по-своему. Званцев это знал, и давал себе зарок не иметь больше с кино дела.
Но знакомство с Нелей Алексеевной завязалось. Она живо интересовалась тем, что он делает, и хотела бы создать с ним вместе оригинальный сценарий. Ей очень нравилась книга “Клокочущая пустота” о Пьере Ферма и Сирано де Бержераке, но такой фильм будет только плохо оплачиваемой инсценировкой.
И тогда он показал ей черновик романа, начатого под влиянием посещения космонавта Берегового.
Это увлекло кинорежиссера. И они вместе принялись за сценарий.
Отважный летчик-испытатель, ставший Героем Советского Союза еще до его космического полета. Он полетел к звездам после гибели Комарова, когда нужно было доказать, что в Космос летать можно. Статный высокий, могучий, генерал по званию, он произвел на Званцева огромное впечатление. “Такой и до звезд далеких долетит!”. И он назвал в новом романе (и в сценарии) командира звездолета — Бережной.
— Бережной — Береговой — все едино, — сказал космонавт, узнав о замысле Званцева.
— А вы, Георгий Тимофеевич, полетели бы к звездам? — спросил писатель.
Береговой пожал плечами:
— А почему бы нет. Пошлют — полечу.
— Но речь идет, если не о сверхсветовой, то о световой скорости.
— А что? Звуковой барьер на самолете одолели. Понадобится, и световой барьер пройдем.
— А вы знаете, Георгий Тимофеевич, что скорость света в Природе предельная, и с приближением к ней время на вашем звездолете так замедлится, что пока вы долетите до одной из двух миллионов солнцеподобных звезд, как насчитывают астрономы в нашей Галактике, на Земле, по теории относительности Эйнштейна, пройдут сотни лет, и вы улетаете от родных, как бы, навечно.
— Ну, это бабушка еще надвое сказала. В эти “парадоксы времени”, о которых я слышал, мало кто верит, а понимают их еще меньше. Я поговорю в Звездном городке с нашими мудрецами. Впрочем, если сказать по правде, мне перед каждым испытательным или космическим полетом с родными прощаться “навечно” надо было бы.
Проводив гостя, Званцев вдруг почувствовал, как нечто непостижимо огромное накатывается на него. Левая рука заходила сама собой в “дрожащем параличе”, не подчиняясь его напрягшейся воле. Судорогой свело все тело. Неодолимо потянуло лечь на пол. Он только успел крикнуть: