На том и порешили. И, довольные, разошлись.
А на следующий день тяжеловес, вконец расстроенный, явился к Виктору домой. С размаху сел в кресло так, что оно затрещало и Свету даже испугал.
— Ну, Петрович, выручай. Беда непоправимая…
— Бед непоправимых не бывает. Что случилось? Схватку проиграл? Возьмешь реванш. Докажешь, что непобедимый.
— В том и беда. Схватка с певцом Мозжухиным была. Его не вызвать на ковер. Антрепренер его утром заезжал и заломил такую цену, что нам невмоготу. Билеты проданы давно, а денег в кассе нет. Пошли на то, на се. Оставил лишь обычную для гастролеров ставку. И не вернуть за возвращенные билеты. Мозжухин вместо нас поедет в Томск. Одна надежда на тебя. Если ты его заменишь, никто билеты не вернет. О тебе весь город говорит… Ну, проведи еще один сеанс. Последний из последних… — и директор клуба, огромный, громоздкий, снизу вверх, умоляюще посмотрел на “Прокалывателя сердца ”.
Валя молча появилась, кивком приветствовала гостя, не вмешиваясь в разговор.
— Я слова своего никогда не нарушал, — неумолимо ответил Виктор.
— Ну, что ж. Пусть брат твой будет свидетелем, как ты меня в петлю толкаешь.
— Подождите. Не знаю, могут ли вас утешить мои слова, — вмешался Званцев-младший. — Скажите, этот антрепренер требовал у вас аванс?
— В том-то и дело, немало запросил. А денег нет. Певца же представитель рассвирепел и цену заломил, какая нам не снилась.
— Скорей всего, он был мошенник.
— Ну что вы! Откуда это следует? Такой солидный человек. Столичный джентльмен.
— Да дело в том, что Мозжухина я видел в Томске, еще студентом. Он тогда уезжал совсем за границу и по пути в университетском нашем городе дал концерт. И я не слышал, чтоб он из эмиграции вернулся.
— Час от часу не легче! Значит, то была афера?
— Скорее всего, так, — подтвердил Александр. — Ладно, вы аванс ему не дали. Тогда пиши пропало!
— Да и теперь пропало все, раз ваш брат помочь не хочет.
— Мы с братом Витей в детстве сыщиками увлекались… — начал Александр.
— Раз он мошенничество, — перебил его Виктор, — сразу распознал, я тоже помогу.
— И впрямь — сердце не камень. Выходит, даже кремень просьбой, словно спицей, проткнуть можно.
Валя встревожилась, изменилась в лице
— Нет, я сердце протыкать не стану и слова не нарушу. Но сеанс мы в клубе проведем.
— Какой сеанс? О чем ты говоришь?
— Ты сцену предоставь, а там увидишь.
— Что увижу?
— Чудеса! Как со сцены исчезает человек.
— Под монастырь меня подвести хочешь?
— Чудак. Он сразу же вернется.
— И что еще?
— Загипнотизирую жену.
— Так кто ж в то поверит?
— Она остолбенеет. На два стула положу: пятками и на затылок. Так никому не удержаться. Я делал так не раз.
— И вы его за это не прибили? — обратился директор к Вале.
— Я спала. Проснувшись, удивлялась, узнав, что он творил со мной, — ответила та.
— Еще я попытаюсь загипнотизировать весь зал, — продолжал Виктор. — Но я не пробывал. Тебе подстраховать придется.
— Вот отвечать, наверняка…
— Я залу предложу желающим сцепить руки на груди. И будто расцепить их они не смогут. И кто хочет, чтобы я помог, поднимутся пусть на эстраду. А вдруг не будет никого? Конфуз! Фокус не удался…
— И как тогда?
— Ты наших приведи борцов, меня чтоб выручали, поднялись бы все на сцену, и я им руки разомкну.
— Хитер ты, Петрович! “Антерпренером” не пробовал тбыть?
Виктор обиделся:
— Не хочешь? Пусть не будет вечера гипноза.
— Нет что ты, что ты! Смертельно нужно, чтоб ты заменил Мозжухина. Народ тебе во всем поверит и билеты возвращать не станет. Борцов я на себя беру. Еще что тебе понадобится?
— Два стула с высокими спинками, вровень с макушкой головы. Судьи на таких сидят. Их одолжат тебе в Суде на вечер. Еще две белых простыни. Зеркальное стекло. Вынешь из своей витрины. И зеркало большое из фойе перенесешь на сцену. Еще электрика с софитами для освещения. Надеюсь, брат поможет. При нем так отмечали 25 лет Томского Технологического института. На сцене студент превращался в скелет. А у нас — исчезнет. Я оттуда такой номер взял. Поможешь, Александр?
— Помочь, я помогу, но думаю, что раз озорная выдумка принадлежит студентам, надо было бы, чтоб за сценой хор спел студенческую песню. Я научу. А Виктор, раскрывая секрет, сослался бы на томичей.
— Вот и прекрасно! — обрадовался тяжеловес, поднимаясь с кресла, и обращаясь к Вале, виновато сказал: — Я столяра пришлю, чтоб кресло починил. И тотчас закажу цветной плакат. “Причуда прокалывателя сердца! Увидите его три чуда. Вечер сказки наяву!“ Он заменит витрину. Ее стекло и зеркало перенесу на сцену. Укажете где там поставить. Электрик с софитами вас будет ждать. Хормейстер тоже. Репетицию назначим на сегодня. Ну, Петрович, надеюсь на тебя. Я знал, в беде друзей не оставляют.