— Начальник тыла МВО. Слушаю вас, товарищ Сталин, — а посетителям махнул рукой, чтоб уходили.
Под куполом был акробатом.
Упал. И жив остался чудом.
Встал богатырь, чтоб всем стать братом.
И посвятил себя он людям.
Виктор обладал редкой способностью находить замечательных людей. Заслуживал их внимания. И даже дружбы.
После знакомства с Илизаровым он явился к брату.
— Послушай, Александр, ты ведь член редколлегии журнала?
— “Изобретатель и рационализатор”. Состою там много лет.
— Я удивительного изобретателя нашел!
— Где откопал? Опять в Кургане?
— Нет. От тебя неподалеку. В новом цирке.
— И что циркач там изобрел?
— Способ паралитиков с поврежденным позвоночником ставить на ноги — изобретение?
— Еще какое! То было б чудом. Невольно вспомнишь Чингиз-хана. Как страшно он казнил трусов или непокорных. Переламывал им позвоночник и бросал в пустыне, беспомощных, не в силах двинуться. Обрекал на мучительную смерть.
— А вот Илизаров хочет таких больных лечить, сращивать им позвонки. Для этого в институте возводят новый корпус.
— Причем же цирк и Илизаров?
— Нет, здесь совсем другое.
— И что же?
— Не хирург, а цирковой силач!
— Любишь ты разыгрывать и радуешься, когда поверят твоим небылицам.
— Нет-нет, Александр, в самом деле! Я говорил уже о нем с заместителем министра здравоохранения Семеновым…
— Ты и туда стал вхож?
— Спорт и физкультура нужны всем, особенно же нездоровым.
— И что сказал тебе министр?
— Замминистра считает, что поднять надо общественное мнение.
— О ком? О цирковом атлете? Так он, наверное, здоров, как бык.
— Теперь здоров. А прежде — паралитик.
— Да кто такой, твой цирковой изобретатель?
— Валентин Дикуль. Чудо-богатырь. Не знаешь?
— Нет, слышу в первый раз.
— А надо, чтоб все знали про него. Он был акробатом. Под куполом работал. И упал оттуда. Разбился, позвоночник поломал. И ноги отнялись…
— А теперь силач? Кто ж вылечил его?
— Он сам. И в этом суть изобретения. Он все тебе расскажет. Тебя знает и просил вас познакомить. А ты помести статью о нем в журнале.
И Валентин Иванович Дикуль через некоторое время позвонил Званцеву и вскоре сам зашел. От нового цирка до писательского дома совсем недалеко.
Званцев встретил его в дверях. Невысокий, но широкоплечий, коренастый русский мужичек. На редкость, добрые глаза. Не подумаешь, что богатырь с картины Васнецова.
С подкупающей простотой он рассказывал о себе.
— Я в цирк влюблен с детских лет. И привязанности к нему обязан самой жизнью.
— Но так же и увечьем при падении из-под купола?
— Не будь этого, все в жизни у меня сложилось б по-иному. Не стал бы я таким, какой я есть.
— Так расскажите, если можно.
— Боюсь наскучить вам.
Званцев усадил Дикуля в кресло у журнального столика, сам сел напротив, готовый жадно слушать.
— Поврежденный позвоночник вызвал паралич ног. Врачи вынесли мне приговор — “пожизненная неподвижность”. Не так я был напуган тем, что стал навек калекой, как тем, что теперь цирк для меня закрыт, и мне никогда не выйти на арену. И страстное желание на нее вернуться так меня воодушевило, что я, пока бездумно, стал искать путь к выздоровлению. И мне пришел на помощь цирк.
— Как цирк? Вы же разбились на арене! Вам бы подальше от него!
— Нет, что вы! Я цирку всем обязан, — так начал Дикуль простой и искренний рассказ.
А Званцев слушал и вспыхнуло его воображение. Он словно видел все, как это было.
Лежал недвижно человек, прикованный к больничной койке. Глядит упорно в потолок и напрягает под одеялом тело. Ни встать, ни сесть не мог. И предпочел бы лучше умереть, чем навсегда таким остаться… И продолжает силиться натужно, будто понимает тяжкий груз.
При виде этого забеспокоилась курносенькая мед- сестра и вызвала лечащего врача. Тот явился, молодой, уверенный в себе хирург.
Сначала издали понаблюдал, потом подошел к больному:
— Что с вами, Дикуль? Вам нехорошо?
— Нет ничего. Спасибо, доктор.
— Как ничего? Я вижу. Пот на лбу. Позвольте, вытру.
— Занимался упражнением воли.
— Не забывайте. Вы — больной. Всякое напряжение вам противопоказано. Измерим вам давление.
Он наложил Дикулю манжету на руку, пульс нащупал фонендоскопом: