Они прошли по коридору. И Званцев встретился с больными, что лежа в креслах, без устали поднимали гири, подвешенные на тросах через блоки. Они тоже лечилимь упорством у тренировочной арены.
— А начальство местное не протестует? — спросил Званцев.
— Напротив, гордятся этим. Они же циркачи, а не жильцы без сердца, которым все ж унять претензии придется. Спасибо Виктору Петровичу. Он своего добился. Помещение нам передали. Можно Центр создавать.
— Наш Виктор любую стену прошибет, чтобы достигнуть цели.
— Вам с вашим братом повезло, — отозвался Дикуль.
Он провел Званцева в зрительный зал с такой же ареной, как тренировочная, но без воды и окруженной амфитеатром мест для зрителей, которые уже появлялись.
Дикуль усадил Званцева в ложу для гостей.
Званцев с братом любили цирк. В детстве оба мечтали о цирковой карьере.
И сейчас он с удовольствием смотрел удивительные номера гимнастов, вспоминая, как профессор теоретической механики в Томске рассказывал на лекции студентам, что ходит в цирк познавать законы механики, и цирковую выдумку считал вкладом в науку.
Восхищала дружба человека с животными. Даже звери охотно слушались его. Медведь, что в тайге заламывал охотника, здесь послушно ездил на велосипеде или плясал под дудочку, как парень на гулянке. И даже голуби слетались, садясь прелестной женщине на плечи. А лошади! О боевых конях звучат легенды, как и об отважных джигитах.
Но вот объявили гвоздь программы:
— Заслуженный артист республики Валентин Дикуль!
Служители в униформах с трудом вытащили на арену гири, штанги и чугунные шары.
Еще за кулисами Дикуль предложил Званцеву попробовать их на вес.
— Я бутафории не допускаю, — говорил он. — Все должно быть натуральным, как и под куполом, откуда падают не куклы… — и он улыбнулся.
Вслед за сложным сооружением, со спиральным желобом для скатывающихся шаров на арену выбежал… гигант.
В обтянутом трико, похожий на статую Геркулеса, скинувшего европейскую одежду… И ростом, словно выше крыши…
А где же Дикуль? Куда делся приземистый бородач?
Но это был, конечно, он! Его глаза, улыбка!
Стал весело, как с мячиками, играть с неподъемными шарами. Забрасывал их вверх на желоб. Налету подхватывал внизу и снова вверх бросал. Потом перешел на гири, старинные, по два пуда. Поднимал играючи, то одной, то другой рукой, то сразу обеими. А штангу, под которой тяжелоатлет согнется, с высоты над головой, бросал себе не шею. Все с подкупающей улыбкой.
На арену выкатили шар. Огромный. Он его едва руками обхватил и вскинул себе на грудь, как штангу. Поднял над головой и стал подбрасывать, словно тот не весил вовсе. И на арену бросил.
Шар развалился, и вышла из него прелестная женщина, Дикуля жена…
И голуби откукда-то взялись и сели ей на плечи.
Казалось, купол рухнет от оваций.
Вот ради этого цирковой артист живет и рвется на арену!
Зрителей всех до едного он покорил. А Званцева тем более.
Ведь он знал — это же вчерашний паралитик с переломанным хребтом!
Понятно, почему он так стремился на арену славы. Но ведь рядом близ тренировочной арены паралитики, такие же, каким он был, через блоки поднимают гири, чтобы на ноги вновь встать. Лежали рядом хоккеист и балерина. Для них он не только исцелитель, но добрый друг и вдохновляющий пример. Перед представлением служители выкатывали кресла в зал, чтобы инвалиды в деле увидели своего Дикуля.
Идя за кулисы проститься с Дикулем, Званцев прошел мимо балерины. Улыбнувшись, она ему сказала:
— Вот теперь мечтаю о тридцати двух фаэте.
Должно быть, Дикуля смотрела в первый раз.
Придя домой, Званцев не мог с Дикулем расстаться.
Все думал о том, что видел, о беседе с ним. И настолько сам проникся его героями, что написал балладу о Степане Разине, каким его представлял Дикуль, чтоб подарить при случае: