— Боже! — воскликнула парижанка, заглянув в изящную сумочку. — Я забыла включить магнитофон!
— А нам так надо поговорить, — сказал Валле. — К сожалению, на планетах солнечной системы жизни, тем более разумной, видимо, нет. Можно лишь подозревать, пока бездоказательно, что она была, быть может, когда-то на Марсе. И вы могли бы услышать мнение по этому поводу нашего видного ученого, планетолога, если бы Александр согласился сопровождать нас на встречу с ним ваших астрономов в институте имени Штернберга, временно прервав нашу беседу. Мы непростительно запоздали к вам, а увидеться с Карлом Саганом мне, да и вам, необходимо.
— Каким временем мы располагаем? — спросил Званцев.
Валле посмотрел на часы:
— Сорока минутами, а нам еще нужно добраться до обсерватории. А завтра утром я улетаю в Петрозаводск, а мадам — в Париж. И мы не обсудили еще самого главного.
— Жак! Где вы воспитывались? Это невежливо по отношению к нашему любезному хозяину! — запротестовала журналистка.
— Не беспокойтесь, мадам, — заверил Званцев. — Я с удовольствием встречусь вместе с вами с Карлом Саганом. Институт имени Штернберга недалеко отсюда, и я еще успею показать вам Москву с птичьего полета.
— Мадам удивляется, что у вас есть свой геликоптер, — с улыбкой сообщил переводчик. — Признается, что ужасная трусиха и ни за что не полетит.
— Успокойте мадам. Я отвезу их в институт имени Штейнберга в обычной машине, а по пути остановлюсь на площадке, откуда с большой высоты, видна Москва.
— Ваша рыцарская вежливость может сравниться лишь с вашей приветливостью, — мило улыбнулась парижанка.
Через 15 минут Званцев привез своих гостей и переводчика к площадке напротив возвышавшегося поодаль нового здания Университета, на территории которого в парке размещался астрономический институт имени Штернберга.
Званцев остановился напротив балюстрады площадки, где стояло еще несколько машин. И, выйдя с переводчиком, сидевшим рядом с ним, открыл заднюю дверцу машины, предлагая французам выйти.
— Мерси! — сказала парижанка, опираясь на его руку и выпрыгивая первой. — Как жаль, что вы отказались от своего геликоптера. Так хотелось ощутить себя в полете.
— Вы же не хотели этого, — с улыбкой напомнил Званцев.
— Ах, Боже мой! Я не подозревала, что вы сядете за штурвал. Кроме того, мало знать французский язык, как наш милый переводчик Николя. Надо еще понимать “женский язык”.
— Тогда я обещаю вам ощущение полета.
Подошел Валле.
— Ваш Университет смотрится отсюда отлично, — восхищенно сказал он. — Когда я приезжал на математический Конгресс, его еще не было.
— Как и астрономического института, куда мы сейчас проедем, — ответил Званцев.
— А где же полет? — тормошила переводчика француженка.
— Подойдемте к балюстраде, — предложил Званцев.
— Какая прелесть! — всплеснув ладонями, воскликнула она, первой подбежав к перилам. — Я лечу, лечу! — и она шутливо замахала руками, как крыльями.
— Вид на город превосходен, как на Париж с Эйфелевой башни, — заметил Валле. — Даже в Нью-Йорке со 102-го этажа Импайер-стейт-билдинга город выглядит скоплением прямоугольных столбов без претензий на красоту. Здесь ваши стремящиеся ввысь дома вокруг центральной части города подобны сторожевым башням старинного Кремля.
— Это великолепно! — восхищалась его спутница. — Но что это за железное сооружение справа над лесом?
— Лыжный трамплин, — объяснил переводчик. — Я по нему спускался. Зимой.
— И вы были летающим лыжником? Здесь все летает. Вы — чудесный малый, Николя!
— А теперь полетим к астрономам, — предложил Званцев.
— Вы все-таки вызвали свой геликоптер?
— Если мадам угодно так называть мою машину. Вскоре они входили в конференц-зал института имени Штернберга.
Званцев отлично помнил этот зал, где астрономы громили его гипотезу о тунгусском метеорите.
Он сидел тогда во втором ряду рядом с приятной девушкой, аспиранткой или научной сотрудницей, держащей в руках его книжку рассказов с крамольной гипотезой. Соседка подняла руку, попросив слова, а он подумал “Вот кто заступится за меня! Какая храбрая! Против всех авторитетов!” И горько разочаровался. Она встала с места и, стоя, упрекала его за научную необоснованность гипотезы. Раскрыв его книгу, она показывала ее аудитории. “— Рядом помещен рассказ “Марсианин”, который я с удовольствием прочла. Почему бы автору не писать такие рассказы, а не вторгаться в чуждую ему область?” Взволнованная, она села, и не зная Званцева в лицо, спросила его, как соседа: “— Разве это не так?”