Но не лучше было и с романом “Альcино”.
Как всегда, Званцев отнес его в родное издательство “Молодая Гвардия”.
Но оно уже было не то. Еще недавно, крупнейшее в Европе, обладало популярными редакциями, мощной полиграфией, своими магазинами. Издатели сами, работали с авторами, создавали книги, сами печатали, сами продавали свою продукцию. Но, подчиняясь “духу времени”, когда все стремились к независимости, разваливалось по частям. Многочисленные редакции закрывались, годами воспитанные кадры разбежались. Опустевшие помещения сдавались в аренду коммерческим фирмам, и сами издатели искали выход в пытались торговать куриными окорочками…
Из-за общего обнищания народа былой книжный бум и стремление людей создавать личные библиотеки кончился. Спрос на книги упал, вернее, изменился. На появившихся книжных развалах в ход шли низкопробные детективы, не с игрой ума расследованием происшествий, а с обогреванием убийств и преступлений. Такая бульварщина выпускалась возникшими, как грибы после дождя, частными издательствами, порой однодневками, исчезающими после пиратского выпуска пары книг без оплаты гонорара и налогов.
Все же главный редактор “Молодой Гвардии” Федоров, в прошлом дружа со Званцевым, после его звонка о готовности рукописи, прислал за нею редактора Родикова.
Через неделю, как бывало, Званцев позвонил ему и спросил, удалось ли тому познакомиться с нею?
— Что тут сказать, — услышал он в трубку. — Классика!!
И писатель, как положено в литературе, стал ждать.
Наконец, решил еще раз позвонить редактору. Ему сообщили, что Родиков здесь больше не работает. Он понял, что тот рукописи не читал.
Пришлось звонить главному редактору. Федоров ответил, что рукопись у него на столе. Он прочитал и заказал художникам обложку.
Званцев привык со своим покойным другом, художником Макаровым, совместно решать, как иллюстрировать произведение. На этот раз пришлось ждать. Но никто его не беспокоил.
Он решил обеспокоить Федорова сам. И услышал в трубку:
— Скажите ему, что я уехал.
Больше звонить в издательство Званцев не стал.
Во лбу моём горит звезда,
Звезда страданья и мученья,
Зов к избавлению от Зла,
Знак светлого Богоявленья.
Накануне Нового года в очередной приезд в Москву итальянский стигматик, посланец высших космических цивилизаций, как он говорил, или Пресвятой Девы Марии, отметившей его Христовыми ранами, снова появился у Званцева. Его внешний вид ошеломил. Если прежде стигмы, раны на руках и ногах, были забинтованы, то теперь открытая кровавая рана зияла на лбу.
— Что это? — спросил Званцев, дружески обнимаясь с гостем.
Тот с итальянским темпераментом быстро заговорил:
— Это знак светлого Богоявления.
— Разве у Иисуса Христа была такая рана на лбу?
— Художники никогда не видели Его. Но должны были знать про терновый венок. Но дело не в болезненном воздействии шипов. А в Звезде, как символе Его Великого Учения о Любви людей друг к другу, какое по Воле Матери Его, Пресвятой Девы Марии, или Небесных космических цивилизаций, я в мир несу.
Переводчик с трудом поспевал за ним в переводе.
Джорджио представил Званцеву своего брата Филиппо, казалось, на него непохожего, может быть из-за отсутствия примечательных знаков доверия “Высших Небесных сил”. Вместе с ним был и профессор, автор подаренных еще прежде Званцеву книг. Но Пьера Маду, хотевшего и лететь в космос, и финансировать фильм Нели, на этот раз не было.
Зато Джорджио сопровождала шумная телевизионная бригада.
Итальянцы привезли с собой журналы с фотографиями прошлого пребывания у Званцева Бонджованни.
Медсестра снова была при нем, но у Званцева сложилось впечатление, что, судя по их общению между собой, она стала для него более, чем медсестрой, но как супругу свою, он ее не представил.
— Очень интересуюсь судьбой вашего романа, друг Александро. Надеюсь, с этим обстоит лучше, чем с замыслами нашего друга Пьера Маду? — спросил Бонджованни. И добавил: — Из-за финансового кризиса в Европе, ему не удалось получить банковских кредитов ни на ваш фильм, ни на свою встречу на вашей орбитальной станции с Пресвятой Девой Марией в Космосе