— Любопытно, — восхищенно воскликнул Захарченко. — Клянусь, друзья, нам повезло!
— Но видел он не будущее наше, — продолжал Званцев, — а, как вы, надеюсь, поняли, лишь историю неомира, запечатленную в “Слоях Времени”. Ее нам вновь придется пережить, о чем предупреждал в катренах прорицатель, как бы припоминая прожитое будто им самим.
— Тебя я понял, Саша. Не знаю, как наш комментатор. Сумеет он по радио твою премудрость разъяснить.
— Я все прослушаю не раз, и постараюсь. Это не овчинка, что выделки не стоит, а руно! — заверил Литвинов.
— Тогда наш Саша — аргонавт! И пусть не остановится на полпути, а, как Геракл в мифе, закончив повесть, берется за новый подвиг, за роман.
— А ты понимаешь, Вася, что я обязан историю поднять за четыре сотни лет, куда заглядывал провидец, показать галерею исторических героев. Даже дальше унестись вперед на тысячелетия к предсказанному им Концу Света, который, по его словам, будет началом новой эры существования человечества.
— Задача дьявольски трудна! Я, не спорю. Остается пожелать тебе успеха.
— Радиослушатели того же вам желают и с нетерпением будут ждать эту книгу, — добавил Литвинов.
Вместе с Захарченко Званцев вышел на улицу Довженко, где за воротами микроавтобус ждал радиобригаду.
— А здорово ты, Саша, закрутил. Теперь, брат, выпутываться надо. Жаль по радио все выдал, журналу не сберег. А статью с приветствием для “ЧП” давай.
Уже отойдя, Вася обернулся, и помахал рукой:
— Привет Нострадамусу!
Жить хоть сложно,
Но по слухам:
Падать можно,
Но не духом.
Воскресным утром, ничем не выдавая своего подавленного состояния, Званцев встал, как обычно, с дивана в своем московском рабочем кабинете и, с невольной горечью вспоминая летнюю Переделкинскую встречу и свое с Васей радиоинтервью, накинув халат, прошел в ванную принять холодный душ и сделать гимнастику по Миллеру, как привык с детства.
Холодная струя на миг перехватила дыхание, потом вселила бодрость. Выключив воду, стал тоже по Миллеру растираться мохнатым полотенцем до ощущения тепла. Затем — массаж.
Пока он занимался гимнастикой, встала жена Танюша, и вошла в ванную.
По ее настоянию он не запирался изнутри, однажды там упал и еле поднялся сам.
Жена посмотрела на мужа и вскрикнула:
— Что это у тебя? На пояснице.
— Да ничего. Немного чешется.
— Какое там “немного”. Это же лишай! Где ты подхватил?
— Понятия не имею.
— Ты только посмотри.
— Зеркало высоко. В него не видно.
— А я-то вижу хорошо. Сейчас же вызову врача.
— Сегодня воскресение, я завтра съезжу сам.
— Ни в коем случае. Ты не молод. Я позвоню Анатолию Исаевичу домой. Он живет близко. Запускать нельзя. Кто знает, что это такое?
Званцев пожал плечами и стал одеваться.
Как всегда по воскресениям приехали Никита с Мариной.
Обедали вместе. Подавая десерт, Танюша спросила:
— Может быть не надо кофе? А если это связано с давлением?
— Если Анатолий Исаевич запретит, не буду. А пока налей.
— Никита, ты не знаешь, где мог папа подхватить лишай? Он мне не признается. Вы не ходили с ним в баню?
— Я думаю, ему не в чем признаваться. Он моется в ванной.
— Ну не знаю… Это ведь заразно… А вот и Анатолий Исаевич, — прервала себя Танюша, услышав дверной звонок.
Званцев прошел в кабинет и встретил там врача.
— Вы уж нас простите за беспокойство. Я думаю, ложная тревога.
— А мы сейчас посмотрим. Татьяна Михайловна права. В вашем возрасте предосторожность никогда не помешает.
— Ты слышишь, что Анатолий Исаевич говорит? У мужа лишай на пояснице. Это не симптом чего-нибудь серьезного.
— Проверим, — пообещал врач, осматривая пациента. — Ну, что ж картина мне ясна. Опоясывающий лишай. На нервной почве. И никаких других причин. Очевидно, у Александра Петровича был нервный стресс.
— Как стресс? А я ничего не знаю!
— Цените, Татьяна Михайловна, он вас бережет.
— Никита, Никита! Поди сюда. Какой у папы был стресс? — спросил мать у вошедшего в комнату сына.
— А он не рассказал? Не хотел меня выдать. Это я виноват.