Званцев выжидательно остановился.
— Стой! Стой! — кричал, поравнявшись с ним худощавый человек в холщовом переднике.
— В чем дело? — раздраженно спросил Званцев.
— А с энтим делом в отделении разберутся. Шагай назад наперед меня.
— Никуда я с тобой не пойду, — решительно заявил Званцев, выходя на улицу Горького и делая знак проезжавшему такси.
Но дворник не отставал и свистел в милицейский свисток.
Таксист остановился, открыв дверцу.
— Куда едем? — заинтересованно спросил он.
— Доставь задержанного мной в милицию. Он целовался с дочерью врага народа, врача-убивцы.
— А это что? Запрещается? — насмешливо спросил таксист.
— В милиции разберут запретно энто али нет.
— Разобраться надо, что это за тип со свистком гоняется с неизвестной целью за прохожими, — садясь в открытую таксистом дверцу, произнес Званцев.
— Стой! Стой! Попытка к бегству! Стрелять буду! — завопил и снова засвистел ночной страж.
— Да ты не шуми. Не знаю, кто кого задержал. Свезу обоих. А кто платить будет? Ты что ли?
— Пусть сядет. Я заплачу, — заверил Званцев.
— Кто заказывает музыку, тот и танцует, — глубокомысленно вымолвил таксист, открывая заднюю дверцу.
Страж взгромоздился на пассажирское сиденье. Всю дорогу до ближнего, десятого отделения милиции бормоча:
— Ладно задержан, не ушедши. Товарищ Сталин, отец наш, царствие ему небесное, учил. Враг нынче везде, как вошь, и кем хошь обернется. Севодни с ведьмой в поцелуйчики, а завтра с ейной помощью под власть подкоп.
Таксист остановился перед горящей вывеской “Милиция”. Званцев расплатился и попросил подождать.
— Подожду, — согласился таксист. — Мне самому интересно. Показания дать могу.
К дежурному, сидевшему за низкой перегородкой, вошли втроем. Дежурный, не глядя на них потребовал:
— Документы.
— Вон энтот гражданин в подъезде с дочкою врача-убивцы целовался, и потому мной задержан. Скрыться не удалось…
Дежурный поднял глаза на обвинителя и повторил:
— Документы.
Дворник полез под фартук, достал смятую бумажку, разгладил ее и протянул милиционеру. Званцев пошарил по карманам и нашел только красный пропуск на лобовое стекло машины с правом проезда полковника Званцева А.П. через все КП без предъявления документов.
— Вот в кармане залежалось, оставил на память о фронте. Писатель я, Званцев. Документы в кителе.
— А вы что? — спросил дежурный таксиста.
— А я их привез. Могу дать показания, как они друг дружку задержали.
— Можете ехать. И вы, товарищ полковник, тоже. Вам на дом пришлем извинение. А с тобой, — обратился он к дворнику, — разбираться будем. Административное взыскание за превышение обязанностей.
Уходя Званцев с таксистом, слышали:
— За что, гражданин начальник? Он же с Хвельманшей тискался. Верой и правдой служу…
Очень довольный таксист отвез Званцева домой.
Скоро на Танин адрес пришло уведомление, что гражданин такой-то за превышение служебных обязанностей подвергнут административному взысканию. Извинений за прошедший инцидент принесено не было.
А на следующий день, когда Александр Исидорович Фельдман был уже дома, раздался взволновавший Званцева звонок Ивана Михайловича Майского. Он благодарил за внимание во время его отсутствия к жене Агнии Александровне, рассчитывая пригласить Званцева к себе по важному делу.
И через несколько дней Званцев пришел к нему в академическую квартиру на улице Горького, напротив Моссовета, с окнами на памятник Юрию Долгорукову.
Майский сам открыл ему дверь и провел в небольшой кабинет рядом со столовой:
— Помните нашу беседу о том, как вы создавали ваш “Пылающий остров”, рассказывая его своей дочке в пути, и потом по памяти записали на машинке.
— Конечно, помню, Иван Михайлович.
— И это пришло мне на помощь в одиночной камере на Лубянке. Меня допрашивали следователи в две смены, а в третью надзиратели не давали спать, не позволяя ни сесть, ни лечь, — Майский встал, невысокий, лысеющий. Твердым шагом прошелся по кабинету, вернулся к столу и стоя продолжал:
— Они представить себе не могли, что я, отказываясь подписать вздорные показания, стремился обратно в камеру, чтобы стоя уноситься в мир фантазии, сочиняя и запоминая наизусть, как и вы, главы задуманной повести о путешествии из Москвы в Лондон вокруг Африки. Это привелось мне сделать самому во время войны, чтобы добраться, минуя фронты, до своего посольства. Вернувшись на свободу за отсутствием какой-либо вины, я позвонил вам, одновременно вызвав стенографистку, и продиктовал ей повесть, которую помнил наизусть. В ее создании я черпал силы, чтобы выстоять на Лубянке в неравной борьбе.