— Они не понадобятся, если отгородить сибирское побережье морей от северных льдов.
— Это ж целые поля от горизонта к горизонту!
— Поставить на их пути преграду. Защитить незамерзающую полынью вдоль сибирских берегов длиной в четыре тысячи километров.
Фадеев свистнул:
— Ну и размах, скажу я, у вас! Это сколько же материала такой защитный мол потребует!
— Привозить ничего не надо. Он на месте.
— Со дна его брать хотите?
— Нет, Александр Александрович. Материал — морская вода. Мол будет ледяным из замороженной на месте воды между двумя рядами спущенных ко дну труб. По ним пустить замораживающий раствор из холодильных установок. В действие их приведут не стихающие арктические ветры.
— Замысел инженерный с ног сшибает. Но, коль скоро, ты к нам пришел, то становишься инженером человеческих душ, и я боюсь чтобы ты эти души в холодильном растворе не утопил.
— Я не только инженер, но и поэт.
— Вот как? А ну, прочти-ка мне позагвозистее. Вспомнишь?
— Конечно. Вот сонет:
— Ого! я вижу ты не только заморозить тысячекилометровый мол можешь, но и жаром своим расплавить его. Значит, с яйцами у тебя все в порядке!
— Не понял, Александр Александрович.
— Я имею в виду, что в штанах носишь ты величайшее сокровище тысячелетий и сотен грядущих поколений. И высокие чувства наши, которые ты так лихо воспеваешь, от этих яичек зависят, и больше ни от чего. Животных человек для удобства кастрирует (мул) и даже людей (евнухи, певцы-кастраты). Помнишь Толстого Алексея Константиновича?
— Конечно, знаю. У меня отец цитировал про “эти”, когда поучал, как надо жить.
— Правильный у тебя батюшка. Так чему он тебя научил? С “этими”, я вижу, у тебя в порядке. Чего ж ты хочешь солдат-полковник? Хочу только, чтобы твое инженерное начало не кастрировало тебя и герои твои не только “били во что-то железное”, но и любили, страдали, знали и горе, и радость, словом были живыми людьми со всеми их слабостями и мошонками. Это я тебе так, по дружбе говорю, все это прочувствовав. Но ко мне ты не за этим пришел. Чую, в Арктику просишься и как попасть туда не знаешь. Но я попробую это устроить. Кренкеля-радиста помнишь?
— Ну, еще бы! “Челюскин”, Северный полюс. Один из первых Героев Советского Союза.
— Так он теперь начальник всех полярных станций Главсевморпути и собирается в инспекционную поездку по своим объектам. Хочешь с ним?
— Но хочет ли он со мной?
— А это мы сейчас проверим, — и Фадеев просмотрел список телефонов рядом с красным аппаратом, стоявшим рядом со старинным темным. — Ага, “кремлевка” у него есть. Сподобился, — и он набрал номер. — Эрнест Теодорович? Фадеев из Союза писателей. Да, да! Сан Саныч. Спасибо, что запомнили. Говорят, в поход собираетесь? Мороз-воевода обходит владения свои. Я вам спутника навязать хочу. Нет, не Снегурочку. Из нашей братии, но инженера. Он ледяной мол вдоль сибирских берегов собирается построить, чтобы полынья незамерзающая осталась. Что? Такой вам даже очень нужен? Мол или автор? Оба? Но покуда речь идет только о фантасте. Когда ему прибыть? Куда? Ну, успеха вам, Эрнест Теодорович, и удачных посадок. Спасибо вам с ледяной мол величиной. Значит, Тушино.
— Слышал? Завтра в 7 утра быть на Тушинском аэродроме с вещами. Успеешь?
— Конечно, Александр Александрович. Спасибо вам от меня и от ста тысяч моих потомков.
— Понял, значит? Ну, молоток, как у нас в цехе говорят. Ждем от тебя полярных новелл.
Тушино. Тушинский аэродром. Место знаменитых авиационных праздников, собирающих многие тысячи зрителей, сейчас было пусто. На взлетной дорожке стоял американский “дуглас”, совершенно такой, что унес Званцева с генералом Хреновым из Краснодара после Керченской эпопеи.