Они обменивались с Володей Лифшицем впечатлениями от города противоречивых цивилизаций.
— Мы привыкли приписывать варварские зверства азиатским завоевателям, сменившим византийских логофетов (генералов), — говорил Званцев, — а эти логофеты имели обыкновение ослеплять каленым железом захваченных пленных, оставляя каждого тысячного с одним глазом. И он вел вереницу державшихся друг за друга, изгоняемых прочь из Византии слепцов, уже неспособных взять в руки меч. Такова была “гуманность” просвещенных византийцев, до которой не додумались современные нацисты с их концлагерями и газовыми камерами, Освенцимами, Бухенвальдами и Бабьими Ярами.
— Мы проплывем по Кельнскому каналу через всю Германию, — заметил Лифшиц.
— Надеюсь, рыбаки по берегам канала не будут грозить нам кулаками, — усмехнулся Званцев.
Проливы Босфор и Дарданеллы остались позади. Корабль с туристами вышел в Эгейское море. Оно, как и небо над ним, поразило Званцева своей завораживающей синевой. Здесь под этим ярким солнцем развивалась древняя античная цивилизация.
Теплоход “Победа” пришвартовался в порте Пирей, откуда туристы на автобусе проехали в столицу Греции.
— Афины! Средоточие древнего эпоса, — взволнованно говорил Званцеву поэт Лифшиц. — Здесь процветали высокие искусства, театр и поэзия в пору, когда другие народы теперешней Европы рядились в шкуры и жили в пещерах.
Подъезжая к городу, Званцев сказал Лифшицу:
— Смотрите, Володя. Городские крыши, как пестрая мозаика, а над ними скала вроде, как с короной, похожей на ферзя с шахматной диаграммы. Бело-желтая, словно отлитая из сплава золота с платиной.
— Это мрамор. И не зубцы короны, а колонны разрушенного храма. Мы обязательно поднимемся к нему, — отозвался поэт.
И через час они уже поднимались по горной тропе, начинающейся с людной улице, полной автомобилей.
Восхождение по долгой и трудной дороге перенесло путников на тысячелетия назад, когда эллины во время священных шествий прежде, чем увидеть божественные строения, проникались ожиданием чуда.
И чудо предстало перед туристами — величественное полуразрушенное здание Парфенона поразило их. В нем таилась какая-то необъяснимая гипнотическая сила, в древности приписываемая богам Олимпа, незримо витающим в Акрополе.
— В чем секрет воздействия на людей этих руин? — спросил поэт.
— Очевидно, в строгой математичности всего окружающего, — предположил Званцев. — 8 колонн на короткой стороне храма, 17, (именно 17 = 8. 2 + 1), по длинному фасаду, и в незаметном глазу наклоне колонн внутрь, скрадывающем перспективу, когда колонны будто разваливаются. Я читал об этом исследование архитекторов.
— Ощущается воздушная легкость строения, не правда ли? Смотрите на этих богинь Добра на фронтоне, изваянных, вопреки заданию Фидия, вместо богинь Зла, самим Сократом, — восхищался Лифшиц. — Не они ли гипнотически действуют на нас?
— Исполинская статуя Девы из чистого золота, работы самого Фидия, истратившего на нее весь золотой запас античной Республики высилась здесь. Когда-то она служила маяком мореплавателям, сверкала в лучах яркого солнца, — рассказал Лифшиц.
— Увы, от нее осталось лишь место, где она стояла, — печально заключил Званцев.
Увлеченные путники не удержались и подобрали под ногами кусочки мрамора, остатков сооружений Акрополя, не подозревая, что в ночное время сюда привозят из карьеров самосвалы битый мрамор, чтобы удовлетворить запросы туристов, приносящих Афинам немалый доход. Давно исчезнувшие боги Олимпа продолжают привлекать к себе туристов со всех стран света.
— Боги Олимпа! — восторженно воскликнул поэт. — Сколько превосходных сюжетов получили мы от наивных, но поэтических верований эллинов.
— Да, — согласился Званцев. — Первый из них: Зевс-Громовержец, силой воцарившийся среди богов. Неистовый сластолюбец, зорко высматривающий для себя земных красавиц.
— А его супруга Гера, величавая и непреклонная, божественная гонительница всех детей, рожденных от прелюбодеяний державного супруга, в том числе и несравненного Геракла, — в тон поэту продолжил Званцев экскурсию в мифологию.
— А бог Света, — увлекся Лифшиц, — враг Зла, златокудрый, сияющий, порой жестокий Аполлон с серебряным луком и золотыми, не знающими промаха стрелами.
— И Афродита, богиня любви, воплощение женской красоты. Мы увидим ее в Парижском Лувре. Я был очарован там Венерой Милосской двадцать лет назад. Она выйдет к нам как бы из морской пены.