В голосе старого грека звучало столько убежденности и он был так уверен в том, что говорил, что слушатели переглянулись.
Старик откинул голову. Его седые вьющееся волосы, повязанные лентой, переходили в тоже седую курчавую бороду, обрамлявшую неподвижное, словно изваянное лицо. Званцев подумал, что таким мог бы быть Гомер.
— Геракл освободил Прометея, приговоренного Зевсем-Громовержцем за похищение огня с Олимпа и передачу его людям вместе с ценными знаниями. Но никто из ныне живущих не догадывался, что в числе этих знаний было и знакомство с божественной игрой. Ею увлекались боги Олимпа и прежде всего сам Зевс. Он сделал богиней этой игры свою дочь Каиссу, которую прижил с одной из восточных богинь, передавшей ей знание мудрой игры.
— Что это была за игра? — заинтересовался Званцев, услышав знакомое имя Каиссы. — Видимо, шахматы?
— Не знаю я, господа. Могу только сказать, что это игра богов. В благодарность за свое освобождение титан Прометей обучил Геракла этой игре. И великий герой, плывя с аргонавтами, коротал за нею долгие дни плавания, научив играть и своих спутников.
— Это миф? — спросил поэт.
— А что такое миф? — в свою очередь спросил слепец. — Это сказание о случившемся, переданное из поколения в поколение. Может быть и с видоизменениями. Ведь с тех пор прошла не одна тысяча лет. Так предания становились мифами. Кое-что забывалось. Например, конец мифа о великом герое Геракле, завоевавшем бессмертие своими подвигами.
— Загладив ими тяжкие преступления, — напомнил поэт.
— Но боги, назначив ему искупление, учли одно важное обстоятельство. Я не всегда продавал губки. Было время — изучал историю. Первую жену Геракла звали Мегерой. А почему “Мегера” на многих языках стала символом невыносимой сварливости? Произношение гласных изменчиво. Отталкиваясь от этого, я сделал вывод о возможных причинах преступлений Геракла. Почему не предположить, что герой был доведен своей сварливой супругой до исступления и не хотел, чтобы семя этой женщины жило в его поколениях. В припадке безумия, способный и на самоубийство, уничтожил он собственных детей. Нет, я не оправдываю его, но пытаюсь понять его действия, что, очевидно, и сделали боги, позволив ему искупить свою вину. Не случись этого, не совершил бы он свои тринадцать подвигов, давших ему бессмертие.
— Двенадцать, — робко поправил Званцев.
Слепец не обернулся в его сторону, вдохновенно глядя поверх голов прохожих, словно видя вездесущий в Афинах Акрополь, твердо произнеся:
— Для людей двенадцать, для богов Олимпа — тринадцать. Об этом результате моих изысканий мало кто знает. Я был и археологом и собирателем народных сказаний. А вот теперь — губки…
— Если вы позволите…, мы купим у вас по губке… я хотел сказать по две губки, — поправился Званцев.
Поэт согласно кивнул.
— Признателен вам, господа. Я подарю их вам в память о тринадцатом подвиге Геракла, — и слепец заговорил чуть нараспев, словно аэд древности, и, как бы, аккомпанируя себе на незримой кифаре. Иногда он переходил на гекзаметр древнегреческого стиха, а потом, спохватываясь, продолжал повествование по-русски.
Званцев и Лифшиц слушали его, как завороженные, но это не помешало Званцеву стенографировать рассказ слепца:
— Когда Геракл возвращался из своего последнего похода, жена его Даяна, мучимая ревностью, стараясь волшебством сохранить любовь мужа, послала ему в подарок великолепный плащ. Она пропитала его кровью кентавра Несса, пытавшегося когда-то ее похитить и сраженного стрелой Геракла. Коварный кентавр, стремясь из царства Аида отомстить Гераклу, умирая сумел внушить доверчивой женщине, чтобы она пропитать одежду Геракла его, Несса кровью, вернув якобы этим любовь мужа. На самом же деле кровь эта была отравлена ядом Лейнерской гидры, уничтоженной Гераклом вторым его подвигом. Геракл смазал тогда ее ядом свои стрелы и, сразив одной из них кентавра, отравил его кровь. И закутавшись в пропитанный этой кровью подаренный плащ, стал жертвой мстящей ему тени. В великих мучениях вернулся он домой, где его несчастная жена, узнав о своем невольном преступлении, покончила с собой. Геракл, избегая дальнейших мук, потребовал от своих соратников положить его на костер и поджечь его.
И воспылал костер на высокой горе Оэте. И взметнулось его пламя, но еще ярче засверкали молнии Зевса, призывающего к себе любимого сына. Громы прокатились по небу. На золотой колеснице промчалась через костер Афина-Паллада и, захватив Геракла, понесла его к Олимпу. Прикрыт был герой лишь шкурой убитого им когда-то в первом подвиг ливийского льва,