Якушев был по натуре оптимист, жизнелюб и не любил себя утруждать горестным раздумьем, но, оказавшись на свободе, несколько растерялся. Правда, его долгое отсутствие не отразилось на работе. Начальство выразило сочувствие и осведомилось, как он себя чувствует теперь, после «тяжёлой болезни». Видимо, кто-то сказал: пусть работает как ни в чем не бывало. Якушев вернулся к составлению плана строительства канала Волго-Дон – как ему казалось, самого несбыточного ещё со времён Петра
Первого. А душа была неспокойна.
Он никому не мог рассказать о своих чувствах и о том, что пережил. Все, что произошло, надо было продумать в одиночестве. У него никогда не было закадычных друзей, да если бы они и были, то все равно с ними нельзя было говорить. Тайна его ареста должна умереть вместе с ним.
Среди писем, которые пришли, пока его не было, он нашёл одно, которое особенно взволновало. Писал Николай Михайлович Потапов:
«Милейший Александр Александрович, вот уже три недели я томлюсь в госпитале, шалит сердце. От скуки сатанеешь. Если у вас найдётся часок свободного времени, навестите старого приятеля».
Потапов… Кажется, он мимоходом назвал его имя в показаниях, а связи с поступлением на службу. Вряд ли этот случайный разговор может повредить генералу.
Письмо написано три недели назад. Якушев позвонил Потапову, генерал был ещё в госпитале, в Лефортове.
И вот они в саду, на скамье под столетними деревьями.
Снег почти сошёл, земля подсыхает, день тёплый, солнечный. Потапов накануне выписки из госпиталя, ему разрешены длительные прогулки.
– Привёл бог опять в «петровскую военную гофшпиталь», как говорили в старину. Прочно строили прадеды наши. Правда, каменное здание построили в начале прошлого века, но сад развели ещё при Петре… Мы сидим под петровским дубом.
Потапов поглядел на Якушева: тот был озабочен.
– Что-то вы в грустях, друг мой?
– Есть причины.
– Неприятности по службе? Я ведь в некотором роде ваш крёстный отец – дал добрый совет пойти работать…
Якушев молчал, да и что он мог сказать.
– Мы с вами поступили правильно, как и следовало сынам России. О нас, может, и доброе слово скажут потомки. Уверен, что о таких наших современниках, как
Алексей Алексеевич Брусилов, напишут не одну книгу. И
не потому, что будут изучать его полководческое искусство. Главное – он с народом. И этим с первых дней революции показывает нам пример, как должен поступать истинный патриот!.
– Я слышал об этом.
– А я разговаривал с ним не так давно.
– Кстати, как он?
– Работает, хоть и болеет. Какая ясность ума, нравственная сила! С первых дней он отверг все авансы господ контрреволюционеров. Некто Нестерович-Берг, был такой, явился к нему, ещё при Временном правительстве это было, предложил Брусилову возглавить военный переворот, захватить власть и объявить Корнилова диктатором.
Алексей Алексеевич ответил: «Не обращайтесь ко мне с такими предложениями. Должен сказать вам и всем вашим единомышленникам, что почитаю всю эту затею авантюрой, во главе которой я, генерал Брусилов, стоять не намерен». А тут Октябрь, советская власть. Является к
Брусилову связной, вернее, связная от имени Дутова, Каледина и Алексеева: «У нас, мол, все подготовлено, самое время вам бежать на Дон, ваше имя, ваш авторитет нужны белому движению». Брусилов отвечает твёрдо, как он умеет: «Никуда не поеду. Пора забыть о трехцветном знамени и соединиться под красным». Эта дама, связная, потом на допросе показала: «Меня как громом поразило. Я
спросила Брусилова: „Что передать от вас Дону?“ Он ответил: „То, что я вам сказал, то и передайте“. Я потом спрашивал Алексея Алексеевича: так ли все было? „Так“.
Ну и естественно, что произошло вслед за этим – его воззвание ко всем бывшим офицерам, затем обращение к солдатам-врангелевцам. Имя Брусилова стояло в этом обращении рядом с именами Ленина и Калинина.
– Говорили, что он пошёл на это после казни белыми его единственного сына – красного командира.
– Вы думаете, им двигало чувство возмездия? Нет. Не легко было узнать о казни сына, но категорические ответы
Брусилова белым были до гибели сына… А Поливанов, бывший военный министр! Генералы Клембовский, Гутор, Зайончковский, Снесарев, Свечин!. А моряки Альтфатер, Беренс, Зелёный, Кукель-Краевский!. А десятки тысяч офицеров, честно выполняющих свой долг перед родиной в
Красной Армии? Многое простится нашему поколению потому именно, что были среди нас и подлинно честные люди…
Что мог сказать Якушев? Он угрюмо молчал, и чуть не каждое слово больно уязвляло его. Вдруг, заторопившись, взглянул на часы…