Выбрать главу

Их не было, и я и вы должны об этом забыть.

Прошло несколько секунд, пока Градов смог понять, о чем идёт речь. Он вдруг просветлел и, чуть не опрокинув стакан, бросился пожимать руку Якушеву. Успокоившись, сел и стал внимательно слушать.

– Евгений Христофорович! Забудьте. Никаких разговоров на эту тему не было, – внушительно повторил Якушев. – И никаких денег у Кушакова на известные вам цели не просите.

– Да я и не просил. По зрелом размышлении я решил воздержаться, зная, что Кушаков не даст денег, его вполне устраивает нэп… Кроме того, я недавно привлечён к работе в Наркомюсте. Работать и держать нож за пазухой не в моих правилах…

– Вы абсолютно правы. На этом мы кончим. Как ваша подагра?

– Беда! Что поделаешь?! Годы…

И они заговорили о другом.

«Работать и держать нож за пазухой» – это мне не в бровь, а в глаз. А ведь я так работал. Нет, рвать так рвать…»

К вечеру Якушев и Саша возвращались домой.

– Папа, – сказал Саша, – я поиграю во дворе. Можно?

– Иди… Скоро придёт мама.

– Будем играть в «красные» и «белые».

– То есть как?

– В войну. Я буду краском, а Витька с того двора – беляк.

– Хорошо…

«Всюду одно и то же… Всюду борьба. Даже у детей».

Якушев позвонил и вдруг вспомнил, что в квартире никого нет. Он достал ключ и вошёл в коридор. Навстречу ему бросился Бум, визжа от радости.

Пройдя в кабинет, как был, в пальто, Якушев сел и взял папиросу. На душе стало чуть легче – с Градовым уладилось. Но разве это всё?

И тут он услышал звонок, слегка тявкнул Бум.

Якушев пошёл к дверям, открыл дверь и окаменел.

В дверях, поглаживая рыжую холёную бородку, стоял

Стауниц.

– Вы? – с удивлением сказал Якушев. – Какая неосторожность!

– Не беспокойтесь. Я произвёл разведку и установил, что вы один в квартире.

В это мгновение сорвался со своего коврика Бум и с яростью залаял на Стауница.

– Уберите вашего тигра…

Якушев подхватил собаку под мышку и отнёс на кухню.

– Странно, – сказал он, проводив Стауница в свою комнату. – Бум никогда никого не трогает, ласковая собачка.

– Возможно. Но этот шум ни к чему.

– Чем обязан? – сухо спросил Якушев. – Полагаю, что дело неотложное и важное.

– Совершенно верно. Разрешите доложить: помещение на Болотной площади приведено в порядок. Может вместить чуть не сто человек, если понадобится созвать съезд провинциальных групп.

– По поводу съезда мы ещё ничего не решили в Политическом совете. Собрать такое количество людей – небезопасно. Кроме того, пока мы не получим помощь из-за границы, средств на организацию съезда монархических групп у нас нет.

– Оборудование помещения обошлось недёшево. Ртищев мне говорил, что у вас есть виды…

– Виды есть. Но денег пока нет.

– В связи с этим надо обсудить важный вопрос: об «эксе».

– О чем?

– Об экспроприации. Члены моей группы томятся, требуют активных действий. Предлагают «теракт», то есть террористический акт. Поскольку Политический совет поручил вам руководство нашей «семёркой», мы бы просили вас пожаловать завтра в восемь на Болотную площадь.

Пароль: «Я от Селянинова». Отзыв: «Фонтанка, шестнадцать». Позвольте откланяться.

Якушев проводил Стауница. Выпущенный из кухни

Бум злобно лаял ему вслед.

«Что ж, надо решать…»

Он погладил собаку и подумал вслух:

– Ты, оказывается, разбираешься в людях. Впрочем, это не люди!

И опять перед глазами Якушева возникли Ртищев, Остен-Сакен и многие другие. Нечего сказать – «друзья»! С

кем он хотел связать свою судьбу! Кто их союзники –

грабители и убийцы!

Он вскочил и пошёл было к телефону. Потом остановился. Нет, этого не скажешь по телефону. Якушев взял бумагу и твёрдым почерком написал:

«…сегодня я окончательно убедился в том, что оставаться между двух лагерей мне невозможно. Я готов бороться вместе с вами, бороться на жизнь и смерть с врагами советского народа и прошу вас оказать мне доверие. Я,

конечно, явлюсь на очередное сборище так называемого

Политического совета МОЦР и „семёрки“. И отныне все, что там будет происходить, вам будет в точности известно.

Надеюсь, у меня хватит сил играть роль прежнего Якушева… Если бы я не явился на совещание Политического совета МОЦР и не присутствовал на собрании „семёрки“

Стауница, это вызвало бы подозрение в том, что я хочу отойти от МОЦР. Я слишком много знал, чтобы они оставили меня в живых. Я мог поступить иначе: бросить им вызов и заявить, что их политическая программа несбыточна, а кровавые затеи омерзительны, – в этом случае я не ушёл бы живым, и это был бы род самоубийства.