Преодолев внутреннюю дрожь, Лили сделала несколько несмелых шагов. Её затея с поиском таинственного профессора уже не казалась ей столь привлекательной, но, представив, что она отступит, будучи у самой цели, гриффиндорка ужаснулась самой себе. Сделав ещё пару шагов, она робко посмотрела на лежащего на кровати мага. Спящего пациента её появление ничуть не встревожило, и девочка, успокоенная этим фактом, подошла ближе.
— О! — приглушённо пробормотала она.
Ей определённо нравилось то, что она видела. Это был тот самый преподаватель, который помог ей и Эвансу найти класс Трансфигурации, только выглядел он не в пример лучше. Мужчине, лежащему под тонким шерстяным одеялом, нельзя было дать больше сорока лет, но Лили предположила, что если он нахмурится, то будет выглядеть намного старше. Кожа его была бледной и какой-то серой, что, возможно, свидетельствовало о болезни или же затворническом образе жизни (она недавно выучила это слово. Затворнический.), а может и ещё о чём. Чёрные густые волосы обрамляли его худое лицо с высокими острыми скулами и настоящим «римским» носом.
Не сдержавшись, Лили ткнула пальцем в столь выдающуюся достопримечательность.
— Эй, ты спишь?
Больной не пошевелился. Первокурсница, склонив голову к плечу, аккуратно погладила пальцем его переносицу. Брюнет нахмурил брови, и Эванс поспешила разгладить появившиеся морщины кончиками пальцев.
— Не хмурься, тебе не идёт, — тихонько пробормотала девочка.
Кожа, больше похожая на пергамент, на ощупь оказалась немногим мягче наждачной бумаги. Лили поводила пальцами по поросшей колючей щетиной щеке, глядя на то, как лицо больного принимает особо одухотворённое выражение.
— А ты не особенно красивый, таинственный профессор Снейп. Но что-то в тебе интересное определённо есть.
Откуда-то в её рыжей голове появилась уверенность, что лежащий на кровати мужчина — её таинственный профессор и что зовут его Северус. Что он любит лилии и лаванду, а еще не любит родителей, алкоголь, красный цвет. Громкие звуки. И детей.
— Ох, — она склонилась над Снейпом, точно сломанное от порыва ветра тонкое деревце. Вглядываясь в отчего-то кажущееся родным лицо, Лили пожаловалась: — У меня голова болит, профессор. Так больно.
Зажмурив глаза, гриффиндорка принялась медленно считать до десяти. Обычно это простенькое упражнение помогало ей справиться с противной мигренью, сковывающей её голову, стоило только рыжеволосой попытаться хоть что-то вспомнить из своего детства. Врачи говорили, что это нормально. Эванс говорил, что воспоминания ей не нужны. Лили было интересно, почему многие люди кажутся ей слишком знакомыми.
— Вам плохо, мисс?
Лили распахнула слезящиеся глаза.
Северус Снейп смотрел прямо на неё, и девочке казалось, что в глубине его зрачков рождаются и умирают звёзды.
— Плохо. Больно и плохо, Северус.
Тогда Снейп криво улыбнулся, и эту усмешку, точно зеркало, отразила Лили.
И вот сейчас, стоя перед закрытой дверью класса зельеварения, Лили нервно переминалась с ноги на ногу, теребя в руках край школьной юбки: девочке было почти стыдно за то последнее «Северус». «И что же мне теперь делать?» — мучительно размышляла она, косясь на тёмную тяжёлую дверь с огромной чугунной ручкой.
— Никогда не любила ожидания, — попыталась оправдаться она перед братом. — Знаешь ведь, что любое нагнетание обстановки действует на меня негативно!
Дверь с чугунной ручкой распахнулась, и мрачный профессор, оглядев притихших студентов, рявкнул:
— В класс!
Первогодки тотчас принялись толкаться, стараясь как можно скорее исполнить приказ столь пугающего преподавателя. Лили бы и сама кинулась, очертя голову, если бы её не придержал брат. Он вместе с несколькими слизеринцами подождал, пока толкучка прекратится, после чего дети спокойно вошли в помещение. Сесть Лили с Эвансом пришлось на первую парту, хотя отчаянно храбрящаяся девочка была бы рада затеряться где-нибудь в тени задних рядов, оккупированных её однокурсниками.
Снейп ещё раз обвёл учеников мрачным взглядом, отчего некоторые гриффиндорцы весьма живописно побледнели. Слизеринцы, конечно же, тоже чувствовали себя не в своей тарелке: Снейпа, несмотря на то, что он являлся их деканом, дети видели всего в третий раз, а в предыдущие два — профессор с кислым выражением лица принимал пищу в Большом Зале.
— Перекличка, — процедил зельевар. — Я называю вашу фамилию — вы встаёте с места и говорите: «здесь». Всё ясно?
Получив в ответ невразумительное блеяние, Снейп назвал первую фамилию. Где-то позади со своего места вскочил обливающийся потом гриффиндорец и промямлил что-то нечленораздельное.Снейп скривился, но назвал следующего по списку. Обрадованный ребёнок, принадлежащий факультету «храбрых», максимально осторожно уселся на своё место, стараясь не произвести ни одного лишнего звука вроде скрипа или слишком громкого вздоха.
— Эванс.
Лили передёрнулась и встала со своего места вместе с братом. В конце концов, фамилии у них одинаковые.
— Здесь, — произнесла она почти не дрожащим голосом. — Оба, — добавила она, чуть подумав.
Как этот профессор Снейп не был похож на её таинственного профессора Северуса! У Снейпа даже взгляд был другой: мрачный и тяжёлый, как могильная плита. Никаких звёзд. Девочка даже не могла представить улыбку Снейпа, хотя её, — её? — Северусу, определённо, она бы пошла.
— Мисс Эванс и мистер Эванс, — Снейп откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди. — И у кого же из вас до сих пор нет имени?
— У моего брата, сэр, — с готовностью откликнулась гриффиндорка. — У меня есть.
— Прекрасно, мисс. А голос у вашего брата имеется? Или его постигла та же участь, что и его имя?
— Имеется, сэр. Только Эванс очень не любит разговаривать.
— Думаю, для моих уроков ваш брат сделает исключение. Не так ли, мистер Эванс? Мистер Эванс!
Эванс сфокусировал взгляд на преподавателе и даже немного улыбнулся, тогда как его сестра нахмурилась. Голос мальчика звучал ужасно хриплым, когда он тихо сказал:
— Конечно… сэр.
Лили тихонько выдохнула, и с разрешения преподавателя села, дёрнув брата за рукав.
— Всё в порядке? — неслышно спросила она у Эванса.
— Да, — неожиданно ответил мальчик. — Думаю, мы поладим.
— Почему?
В тот раз он не ответил, неопределённо пожав плечами. Понадобилось ещё полторы недели, чтобы брат Лили сформулировал, наконец, свою мысль:
— Он забавный, — сказал как-то Эванс после очередного урока зелий.
— Ты про что? — не поняла тогда Лили.
— Ты спрашивала, почему я думаю, что мы поладим, — сказал Эванс, медленно собирая свои вещи со стола. — Он забавный.
Снейп вёл свои уроки с чувством: постоянно шипел на гриффиндорцев, расхаживал по классу, точно важная летучая мышь, и безбожно гнобил всех, у кого руки не были заточены под варку зелий. Лили и Эвансу действительно доставалось не так много, как другим; стоит отметить, что Лили профессор старался вообще не замечать, а когда он смотрел на девочку, то в его глазах мелькала то ли усталая обречённость, то ли что-то другое, но такое же тёмное и пропитанное безысходностью. Так как полтора месяца занятий ученики пропустили, расписание у них немного изменилось, и зелий стало в два раза больше, что радовало только некоторых слизеринцев.
Гриффиндорцы, услышавшие реплику Эванса, посмотрели на мальчика почти с суеверным ужасом, тогда как его сестра задумчиво кивнула.
— Да, мне тоже так кажется. И очень много говорит, верно?
Эванс пожал плечами и взял девочку под руку. Лили повела его в сторону Большого зала. Судя по запахам, что наполняли замок, на обед было что-то совершенно потрясающее. Впрочем, к аромату жареного мяса и печеных овощей примешивался ещё один, отвратительный до дрожи.