— Ты рано, — заметила Лили, одёргивая короткую клетчатую юбочку.
Ради справедливости стоит сказать, что и Эванс, и Малфой проспали и завтрак, и обед, хотя их соседи по спальне и пытались разбудить мальчишек несколько раз; в конце концов сдался даже упрямый Блейз Забини, что говорило о полнейшей безнадёжности ситуации.
— Но ты всё равно меня ждёшь!
Лили фыркнула и, привычно взяв брата за руку, — за странно-тёплую руку, — повела его за собой. Она ждала этого дня целый год, в конце концов, и собирается ощутить все прелести кануна дня мертвецов! И все прелести по-настоящему живого Эванса. Любимого старшего брата.
Слизеринец быстро перебирал ногами, поминутно оглядываясь по сторонам и будто бы в первый раз подмечая причудливую резьбу рам старинных картин, вычурные кованые факелодержатели, искрящиеся от капель влаги сложные узоры паутины и серебрящуюся в воздухе пыль. Всё вокруг было таким странным, таким волшебным и захватывающим, что у него перехватывало дух.
— Смотри, — ткнула пальцем девочка в один из углов.
Эванс, прищурившись, пригляделся — и тотчас приглушённо охнул: в углу возилось какое-то необычное отвратительное на вид существо. Глаза большие, уши повисшие, кожа дряблая, а из одежды — грязная дырявая тряпка, едва держащаяся на тощих бёдрах.
— Это эльфы, — с умным видом пояснила Лили. — Почему-то их все любят. Они убираются, готовят, стирают и так далее. За это замок даёт им жильё, еду и немножко магии. Совсем чуть-чуть, только чтобы с ума не сошли.
Они завернули в неизвестный Эвансу коридор, едва заслышав зазвучавшие вдали голоса. Гриффиндорка, бросающая проказливые взгляды на редкие портреты с хмурящимися обитателями, изредка стреляла ярко-голубым лучом с кончика своей волшебной палочки, отчего огромные комья пыли и грязи превращались в жухлые цветки или начавшие подгнивать тыквы.
— Вычитала это в какой-то книге. Прикольно выходит, да?
Эванс горячо согласился и тотчас потребовал научить его этому заклинанию. Дальше они превращали пыль вдвоём.
Грязи было действительно много, будто бы эльфы никогда не убирали этот странный коридор. Факелов больше не было, и тусклый свет, едва способный пробиться сквозь толщу серого налёта на окнах, слабо подсвечивал летающие в воздухе пылинки и длинные тонкие нити паутины.
— А куда мы идём?
— Анжела пригласила нас в гостиную Пуффендуя. Говорит, там будет много вкусного, причём не только из тыквы.
Эванс недовольно посмотрел на сестру.
— Но, Лили, я же люблю тыкву!
— Ты её даже никогда не пробовал.
— Ну, наверное люблю.
Издав суховатый смешок, рыжая подошла к стенке и пнула чуть выдающийся вперёд камень. Гобелен рядом резво приподнялся, обнажая старую облупленную дверь, толкнув которую, Лили тотчас прошла внутрь маленького извилистого хода, кончающегося винтовой лестницей.
— Поднимайся первым, а то упадёшь ещё — и что с тобой делать?
— По косточкам собирать, — огрызнулся мальчик, но послушно полез вперёд.
Ступени были узкими и высокими, и у ребенка создавалось такое ощущение, будто бы он карабкался по вертикальной лесенке. Ладони и колени у него быстро стали грязными, а ещё мальчик ощутимо ударился большим пальцем на правой ноге и теперь недовольно сопел. Лили, также сопя, лезла позади, поэтому даже остановиться и передохнуть Эванс не мог. Но, как только он задумался об отдыхе, что-то схватило его за воротник и грубо вздёрнуло вверх, в светлую и тёплую комнату. Судя по писку сзади, сестра тоже была поймана.
— Анжела, твои пришли? — гаркнул незнакомый детям старшекурсник, широко ухмыляясь.
— Мои, мои! — услышал Эванс справа.
Спустя мгновение его вместе с сестрой усадили в глубокое кресло и вручили большую голубую миску, наполненную различными вкусностями.
Анжела с улыбкой смотрела на то, как они едят, изредка фыркая что-то про «вечно голодных школяров». Сама она уселась на диване вместе со своими друзьями с других факультетов, причем Жерару места не досталось, но он, ничуть не смущенный подобным фактом, с удобством расположился прямиком на полу, обложившись подушками и исписанными пергаментами.
— Merde! — ругнулся он, отбрасывая от себя очередной исписанный клочок. — Не выходит ничего!
— Это потому, что ты вздумал работать в Самайн, день тыквоголового Джека, о юный трудолюбивый мальчик, — важно поднял палец Майкл.
— «Юный мальчик» — это тавтология типа, да? — кисло спросил Жерар, почесав макушку. — И мне нужно закончить сегодня. Тем более, что осталось совсем немного.
— Поешь лучше, — посоветовала ему Анжела, заботливо пододвигая к бледнолицему французу его тарелку.
Жерар возвёл мученический взгляд к потолку, под которым неспешно парили не горящие свечки:
— О, женщина, тебе лишь бы накормить! И никакой науки, никаких духовных терзаний, изысканий, размышлений! Ни исследований или…
— Ешь. Сейчас же.
Мгновенно замолчавший Жерар быстро подтянул к себе тарелку и принялся планомерно уничтожать яичницу, которая была почему-то сине-зелёного цвета.
— Эванс, оба, хотите тыквенного печенья?
Согласилась только мальчишеская половина Эвансов. Лили, брезгливо сморщив нос, предпочла печенью воздушные кексы, где не было ни грамма тыквы; при выборе питья их мнения также разошлись: первокурсница потребовала себе несладкий черный чай, а Эванс, густо покраснев, попросил стакан тёплого молока. После еды довольные и осоловевшие дети принялись зевать, и чтобы не дать первокурсникам уснуть, Анжела спросила:
— Ну как вам в Хогвартсе, нравится? А то всё никак не выходило нормально поговорить.
Ну, а пока Эвансы, перебивая друг друга восторженными возгласами, описывали их первые месяцы учёбы, в кабинете директора царили далеко не столь радостные настроения.
— Альбус, ну в самом деле! Почему эти ваши собрания всегда рушат все мои планы?!
— Разве у вас были планы, Септима?
Вектор со вселенской тоской подумала об остывающем в её комнате глинтвейне с большой палкой корицы и чёрными точками гвоздики, о загнутом уголке страницы в слезливом маггловском романе, об открытой и нетронутой коробке шоколадных конфет и о пустой склянке из-под зелья-блокатора для диабетиков, которое она, на свою беду, успела выпить. Принимать его было можно лишь раз в неделю. Септима с грустью понимала, что её сладкий выходной накрылся, как говорится, тазом.
— Нет, Альбус, что вы. Какие могут у меня вообще быть планы?
— Ну-ну, Септима, присаживайтесь, мы ждали только вас. Лимонную дольку?
Рассудив, что негоже дорогому зелью пропадать зазря, Септима приняла предложение директора. Но вместо протянутой ей мармеладки она с гордым видом утянула в своё любимое кресло вазочку со сладостями, оставив немного обескураженного подобной наглостью директора держать в старческих длинных пальцах полупрозрачную лимонную дольку.
— Итак, Альбус, — раздалось из самого тёмного угла, который был издавна облюбован Северусом. — Я думаю, нам стоит начать это… собрание.
— Да, верно, — чавкнула Вектор, — чем раньше начнём — тем раньше закончим, так?
«И возможно, я ещё даже успею заесть эту кислую дрянь моим прекрасным шоколадом. Мерлин, как Альбус только это ест?!»
— Да-да, конечно. По учебному процессу есть какие-нибудь замечания? Вопросы?
— Мётлы надо бы поменять, — протянула Хуч скорее по привычке, нежели реально надеясь на какой-то ответ.
Как и всегда, её проигнорировали, а других замечаний и вопросов не нашлось. Зато, как обычно, Северус не упустил возможности хоть немного воззвать к совести директора. По мнению Септимы, скорее Хуч получит свои мётлы, чем Дамблдор прекратит выгораживать малолетних алознамённых разбойников, но зельевар не сдавался, точно последний из трёхсот спартанцев на поле битвы:
— Гриффиндорцы растеряли последние мозги. И принялись третировать младшекурсников Слизерина.