— Эванс, — представила брата Лили, прежде чем прошмыгнуть в дом, потянув за собой брата.
— Эванс?..
— Просто Эванс! — крикнула она из глубины гостиной.
Хагрид пару мгновений потоптался на месте, затем закрыл дверь и с особым удовольствием задвинул гротескную металлическую щеколду. Леснику она очень нравилась: в память о Норберте, дракончике Хагрида, директор Дамблдор трансфигурировал обычную щеколду в язык пламени, что выплёвывал дракон, а дверь изнутри украсил самим огромным крылатым ящером.
Великий он человек — Дамблдор, да… хотя Лили не нравился — слишком бородатый.
Изначально дом имел две комнаты: гостиную-спальню и кухню, разделённые дверью, которую лесник снял; как говорил сам Хагрид, ему так было привычнее: прошлый его дом был мало того, что из дерева — так ещё и имел всего одну комнату с удобствами на улице. Мебель дома была массивной, и её Хагрид лично вырезал из огромных деревьев Запретного леса, так что стулья и столы вышли под стать их обладателю и создателю.
Лили уже сидела на кухне и со сосредоточенным видом грызла мраморные печенья. Её брат крутил в руках три зуба разных размеров и форм. Перед мальчиком на тарелке стоял заляпанный кровью кекс.
— Ох, это, как же это так! — всплеснул руками Хагрид, едва завидев зубы Эванса. — Извини, мне так, это, жаль! Иди, это, к мадам, мадам Помфри, она даст, этот, как его, костерост!
— Потом сходит, — беззаботно отмахнулась от предложения лесника Лили, старательно облизывая печенье в попытке его размочить. — А сделай чай!
— Ох, это, как его… конечно!
Хагрид принялся греметь посудой. Лили отложила печенье, и, пока Рубеус был повёрнут к ней спиной, быстро воткнула зубы брата обратно ему в дёсны. С первого раза она перепутала местами клык и передний, но, заметив ошибку, переставила зубы на правильные позиции и, сделав страшное лицо, выразительно посмотрела на брата. Эванс, будто бы оробев от подобного взгляда, захлопнул рот, но довольная Лили успела увидеть, как светло-зелёная искра магии заметалась по тёмным дёснам её братца, возвращая им нормальный розовый цвет.
Хагрид разлил чай по огромным литровым чашкам, поставил их перед детьми и сам грузно уселся за стол, чинно сложив руки, точно первокурсник на первых уроках.
— Как, это, дела?
Лили вновь взяла обслюнявленное печенье и принялась рассказывать обо всём сразу: о цветке, об отработках со Снейпом, о том, как надоела ей слякоть и зима, как умён её брат, но как он же ленив, как не любят его на Гриффиндоре, как…
Поначалу Хагрид пытался выглядеть серьёзным и собранным, точно гоблин перед начальством, но спустя пару минут непрекращающегося потока информации он немного оплыл на своём стуле и принялся кивать невпопад. Поговорив ещё немного о разной чепухе, Лили неожиданно спросила:
— А что ты такой грустный?
Рубеус встрепенулся, точно огромный бородатый цыплёнок, и выпалил:
— Пушок пропал!
Затем лесник, смутившись своих слов, принялся неловко ёрзать на своём месте, но Лили уже почуяла запах интересного. Словно самая настоящая змея-искусительница, она продолжила расспрос сладким, располагающим голоском:
— Пушок? Как Пушок, друг мой?
Хагрид неуверенно взглянул на девочку и её брата. «С одной стороны, они дети», — размышлял великан, — «с другой — они ведь мои друзья, верно? Малышка Лили поддержала меня, когда мне было очень плохо и грустно из-за Норберта, и вот теперь готова опять выслушать его грустный рассказ, хотя даже Дамблдор — великий человек! — устал от этой истории…»
— Пушок. Трёхголовый щеночек, я его привёл по просьбе Дамблдора. Великий человек! Пушочек, кхм, должен был охранять… — Рубеус с сомнением поглядел в кристально-чистые болотные глазки Лили, — Должен был тут быть, короче. А теперь — исчез!
— Как исчез? — переспросила девочка, принимаясь отмачивать печенье в чае.
— Вот так! — хлопнул по столу Рубеус.
Лили успела поднять свою чашку, в отличие от Эванса. Горячий чай вылился мальчику прямо на штаны, но тот даже не поморщился. Хагрид испуганно всхлипнул, вскочил на ноги, едва не перевернув стол, и принялся бегать по кухне в поисках полотенца, потрясённо бормоча себе под нос извинения и прочие глупости. Лили небрежным взмахом волшебной палочки осушила одежду брата и командным тоном приказала леснику налить ещё чашку чая.
— Итак, Пушок сбежал… я хотела сказать, исчез, — быстро исправилась гриффиндорка, едва завидев, как глаза полувеликана начинают наполняться слезами. — Может, его кто-то украл?
— Да как его украдёшь-то! — махнул непонятной тряпкой Хагрид, которой, видимо, хотел вытирать чайную лужу. Так как лужи больше не было, Рубеус шумно высморкался в ткань. — Он ж это! Огромный! Клык — во! — оттопырил указательный палец лесник. — В башке по сто клыков, сама башка — с чайник, а ещё их три штуки!
Лили мысленно составила слепок пасти Пушка и мысленно же сравнила с раной на ноге Эванса, которая отказывалась заживать, сколько бы магии её брат в неё не вливал и сколько бы не кудахтала мадам Помфри. Куска ноги у Эванса как не было — так и нет, что было довольно неприятно для Лили, хотя и не мешало ей или её брату спокойно жить.
— А Пушок случайно не в третьем коридоре жил?
— Ну да. А ты это, откуда это знаешь? — выслушав краткий пересказ злоключений Эванса, Хагрид ещё раз высморкался. — О, прости меня, прости! Я не хотел, это, чтобы кто-то, это, пострадал! Дамблдор, — великий человек! — сказал, что проследит за безопасностью учеников!
— Ну-ну, не волнуйся так, — Лили похлопала готового разрыдаться Рубеуса по руке. — С Эвансом всё частенько идёт наперекосяк. Не мог Пушок сам уйти?
— Не, — шмыгнул полувеликан. — Не мог. Большой же, в дверь не пролазит.
Засыпав Эвансов извинениями, Хагрид, отговорившись кучей дел, практически сбежал на улицу, заверив детей, что они могут не торопиться, да и вообще «чувствовать себя, точно, это, дома!»
Лили предложением воспользовалась и допивала свой чай, вальяжно развалившись на жёстком диване, целомудренно прикрытом чем-то, отдалённо напоминающим занавеску по размеру.
— Слушай, Эванс, — позвала девочка брата, так и не сдвинувшегося с места и даже не пошевелившегося. — Как думаешь, три головы — это мутация просто или что-то более серьёзное?
Эванс повернулся к ней, и Лили, поражённая наличием реакции на свои слова, даже прекратила покачивать ногой. А уж завидев искры серебристого страха в глазах брата, девочка и вовсе села, максимально выпрямляя спину, точно на экзамене перед злобным преподавателем.
— Серьёзное? — бесцветно переспросил Эванс, смотря на сестру серебрящимися глазами. — Не серьёзное. Не мутация. Не думай. Просто… забудь.
К этому разговору они больше не возвращались, но поведение брата не выходило у Лили из головы. Эванс стал нервным, постоянно оглядывался по сторонам и много слушал. Источник звука Лили не могла определить, но как-то раньше Эванс признавался ей, что иногда он слышит голоса и шёпот тех, кого не должно быть среди живых.
Уточнять он в тот раз не стал.
«Что-то явно идёт не так», — поняла Лили, когда Эванс категорически запретил ей покидать башню Гриффиндора после ужина.
Подобный комендантский час казался ей до ужаса неудобным: Лили привыкла вечерние часы проводить с Грейнджер, Салли-Энн или профессором Снейпом, иногда девочка даже гуляла со школьными привидениями или пила её любимый травяной чай у Хагрида. Необходимость безвылазно сидеть в башне Гриффиндора по вечерам существенно сократила список любимых занятий Лили, разрешённых ей.
Нет, она с удовольствием продолжала общаться с Салли-Энн, делала домашние задания (чего не делала раньше почти никогда, кстати), наладила отношения с однокурсниками, рисовала, лепила, опять рисовала… но прошла неделя, наступил апрель — и Лили поняла, что ей стало так скучно, что она готова ослушаться своего брата. Со своим постыдным желанием она боролась ещё около недели, но в пятницу, когда вечером в гостиной было не больше десяти человек, а погода радовала тёплым ветерком и редкими облаками на небе, Лили всё-таки не выдержала и выбралась из душной красно-золотой обители. Полная дама проводила девочку спокойным взглядом и, чуть улыбнувшись, продолжила заниматься сольфеджио в надежде когда-нибудь разбить бокал исключительно силой голоса. А что ей ещё оставалось после смерти?..