На слове «вампиры» Квиринус сделал страшное и испуганное лицо, так что ему поверили и отпустили с миром, кучей советов и заверениями в оказании необходимой помощи.
Больше он никого, к счастью, не встретил. Уже подходя к границе барьера, он чувствовал еле сдерживаемое ликование и едва не срывался на бег, тормозя себя лишь усилием воли. Мысли Квиррелла были уже далеко, там, где можно было принять тёплую ванную, вкусно поесть и поглазеть на красивых девушек. Возможно, поэтому маг не успел должно отреагировать на возникшую угрозу.
Впрочем, тело отреагировало намного раньше разума, и Квиррелл успел не только отскочить с пути странной собакоподобной твари, но и кинуть несколько смертоносных невербальных заклятий в ответ. Тварь это, правда, не остановило, и со следующим же прыжком она отхватила правую руку мага.
Квирелл взвыл больше от осознания потери конечности и страха, нежели от боли — её-то он почти не почувствовал. Тварь, ухмыльнувшись окровавленной клыкастой мордой, сделала ещё один короткий прыжок, широко разинув пасть, всю будто бы состоящую из одних зубов.
Слушая истеричный визг Волдеморта в своём затылке, Квиринус ощутил толику благодарности и злорадства: его лордейшеству было явно больнее.
Тварь со следующим прыжком перекусила мага пополам. Потом она подняла голову и принюхалась.
Две другие её части тоже были заняты.
2
В пятнадцатый раз пересчитав пятна на ширме, Лили была абсолютно уверена, что их ровно семнадцать, если считать даже самые маленькие, меньше половины ногтя. Если же считать исключительно крупные, больше фаланги её указательного пальца — то их было пять, причём три из них выглядели намного старше, чем покрывало, на котором она сидела. Покрывало было скучного сероватого оттенка, исчерчено тёмными полосками и неприятно кололось.
— Лили, профессор пришёл.
Проглотив раздражённое «наконец-то!», Лили спрыгнула с неприятного колючего покрывала и вприпрыжку добралась до двери, рядом с которой стоял как всегда чёрный Таинственный Профессор. Поприветствовав преподавателя, девочка шмыгнула за дверь, подальше от пристального взгляда Помфри, и с удовольствием принялась чесать спину, что делать ей было категорически запрещено.
После того, как из её спины удалили корни гадких цветов, кожа оставалась красной и воспалённой, какими бы мазями её не мазали. Самое худшее заключалось в том, что она постоянно чесалась и сводила гриффиндорку с ума. Мадам ей чесаться запрещала, делала какие-то компрессы, говорила о том, что могут остаться шрамы, если рыжая не успокоит свои руки, но у Эванс это всё вызывало лишь глухое раздражение. На шрамы Лили было плевать, а вот чесаться хотелось просто немилосердно, так что, когда Снейп поймал её руку, прекращая сеанс блаженного почёсывания, первокурсница выглядела готовой расплакаться.
Снейпа это не впечатлило.
— Ну хоть немножко! — проскулила Лили, уже представляя, как она будет уговаривать Салли-Энн почесать ей спинку.
Снейп приподнял бровь, скептически оглядел пританцовывающую на месте Лили и несколькими движениями грубовато растёр ей спину, как раз те места, где росли цветы. Чесотка, пусть и не прошла совсем, но немного утихла, и Лили вздохнула почти с облегчением.
— Спасибо!
Профессор кивнул и без слов пошёл вперёд. Лили посеменила следом, быстро перебирая ногами и мечтая о ногах подлиннее, поскольку имеющиеся у неё явно не справлялись с необходимой скоростью ходьбы. Кое-как приноровившись, Лили принялась глубоко и часто дышать, полностью сосредоточившись на неожиданном физическом упражнении.
— Итак, каким же образом вы оказались в столь плачевном положении, мисс?
— Ну, я упала, — сообщила Лили с таким видом, будто бы рассказывала страшную тайну, говорить о которой ей строго-настрого запретили.
Снейп скривился.
— Мисс, вы ведь понимаете, что к столкнувшему вас будут применены самые строгие меры?
Представив виновато прижимающую уши Тварь, сидящую за партой перед отчитывающим стращилищу Снейпом, Лили от души фыркнула. Самые строгие меры, как же. Строчки, что ли, заставят писать?
— Это личное.
— Мисс, по школе ходит ученик, потенциально способный на убийство — не сами же вы прыгнули с лестницы. Вы и правда считаете это личным?
Видение Твари в школьной форме, пишущей строчки, не давало Лили покоя. От подобных крамольных мыслей ей стало легче, и девочка вспомнила, как приютский психолог говорила о том, что, если высмеять свой страх, то он становится не таким уж и страшным.
Правда, она не говорила, что воспоминания могут быть столь реальными, что ты будто бы услышишь уже знакомый шелест. И цоканье. И даже дыхание — неслышное почти, но тяжёлое, как после долгого бега, когда болят лёгкие и горит в груди.
Лили остановилась на мгновение, длившееся миллионы лет. Она даже дыхание задержала, её сердце пропустило удар; наступил миг полной, всепоглощающей тишины. И в нём — дыхание, шелест, цоканье, даже смех, тот самый, хриплый и незлой, немного издевательский и покровительственный.
— Нам надо…
— Что?
Тяжело сглотнув загустевшую слюну, Лили схватила Снейпа за руку своей похолодевшей мокрой ладошкой и дёрнула на себя.
— Нам надо бежать!
То ли от неожиданности, то ли от растерянности, но Северус, не задав ни одного вопроса, побежал за ней. Лили держала его руку так крепко, что казалось, стоило ей чуть крепче сжать пальцы — и у профессора будет перелом.
Спустя несколько поворотов и лестничный пролёт пришедший в себя Снейп резко остановился. Дёрнувшаяся было Лили была легко приподнята над полом и могла лишь беспомощно перебирать ногами и молотить слабеющими руками по рукам Снейпа, держащего её стальной хваткой.
— Отпустите! Надо бежать!
— Лили, успокойся. Лили! — прикрикнул профессор, и девочка послушно замерла, глядя на взрослого грустными глазами, полными слёз и страха.
Снейп поставил её на пол и сел на корточки, чтобы его глаза были на одном уровне с её. Лили, сжав губы, смотрела куда-то позади него, но, обернувшись, профессор ничего необычного не увидел.
— Лили, там ничего нет. Это может быть простая галлюцинация, — быстро добавил Снейп, глядя на то, как фокусируются зрачки девочки, будто бы то, что её пугало, неспешно приближалось к ним. — Галлюцинация вполне могла быть вызвана теми лекарствами, что мадам Помфри тебе давала. Они все имеют довольно сильный эффект и сочетаются друг с другом лишь условно. Ты меня понимаешь? Лили? Ты слышишь меня?
Её глаза совсем остекленели, и это было похоже на шоковое состояние. Смотрела девочка на что-то над головой Снейпа, что несколько его нервировало, поскольку по щекам Эванс катились крупные слезы. Дыхание Лили было ровным и даже судорожно сжатые губы расслабились.
— Лили, там ничего нет. Ты понимаешь?
Она не отреагировала, только вздрогнула как-то по-особенному сильно. Затем посмотрела на мантию Снейпа, полы которой распластались по полу, ожившими глазами, полными ужаса.
Снейп перевёл взгляд и сам замер, подобно статуе: на чёрной ткани и на полу рядом с ней стремительно росли, отрицая все законы природы, цветы аконита. Самого обыкновенного аконита, не кроваво-красного, а жёлтого и сине-фиолетового, с нежными цветками и сильными стеблями.
Лили мелко задрожала в руках Снейпа, и профессор увидел, как шевелятся её волосы, будто от слабого ветерка или дыхания чего-то большого. В голове девочки билась только одна мысль, которую Снейп слышал и без легилименции: она не хотела, не хотела умирать!
Он схватил её и прижал к себе, сгорбившись над детской фигуркой так, чтобы полностью закрыть её от невидимого чего-то, опасного, непонятного, явно магического. Вокруг вспыхнул золотой купол — самый мощный щит из тех, что Северус мог поставить без палочки, на одних лишь эмоциях.
Нет уж, не в этот раз. Если они и умрут, то только вместе.
Всё прекратилось резко: дрожь оставила девочку, волосы больше не развевались, а из её груди вырвался первый судорожный всхлип, который она попыталась подавить. Но уже через мгновение Лили ревела во весь голос, прижимаясь к Снейпу и вцепившись в его одежду с такой силой и отчаянием, что профессору и в голову не пришло попробовать расцепить руки гриффиндорки.