На пороге им встретился опирающийся на костыли Август, явно собирающийся самостоятельно прийти к ним в приют, если судить по тому, как он был удивлён, увидев Эвансов.
— О! — воскликнул он, высоко поднимая брови. — Я и не думал, что вы… не стоило, честное слово… ох, извините. Добрый день!
Лили шмыгнула носом. Смущённый Август пригласил детей в храм и принялся карабкаться по несчастным пяти ступенькам — каждая из них была довольно высокой, и со сломанной ногой и неподходящими по росту костылями мужчине было не очень удобно.
Переглянувшись, Эвансы обошли Августа, и, подхватив его под руки с двух сторон, кое-как помогли взобраться по лесенке.
— Мадам Стракс сказала, что вы завтра уезжаете в свою школу-пансион, — начал Август, едва они уселись на длинных скамьях.
— Кто такая мадам Струкс? — перебила мужчину Лили, на мгновение оторвавшись от плетения венка.
— Стракс, Лили. Как же, — неподдельно удивился падре, — это же ваш воспитатель, разве нет? Почтенная пожилая дама с фиолетовыми серьгами.
— А, — поскучнела Лили, возвращаясь к рукоделию. — Ага, уезжаем. Нам повезло, что в этом году тридцать первое выпало на субботу — отдохнём ещё и первого сентября, будет время пообщаться с друзьями.
— И много у тебя друзей?
— А, да, достаточно. Ну… — девочка оглянулась по сторонам, будто проверяя, слушает ли её кто-нибудь, — на самом деле, ни одного. Куча знакомых, конечно, со всех факультетов, — а нас разделяют на четыре факультета во время учебы, — но ни одного друга. На меня смотрят или как на совсем маленькую, или как на… как на девочку! — гневно фыркнула младшая Эванс, водружая на голову своего брата чуть кривоватый венок. — Есть ещё соседка по комнате. Но она тоже приютская.
Август чуть насмешливо приподнял брови, сохраняя при этом чуть одухотворённое и вежливо-участливое выражение лица.
Несмотря ни на что, священник, в общем-то, был неплохим человеком, Эвансу он не нравился, причём, как бы мальчик ни пытался, у него не выходило выявить причину подобной ничем не обоснованной неприязни. Так что, смирившись, Эванс принял подобное своё отношение к улыбчивому шатену как данность и не пытался его анализировать.
Лили же, напротив, как и большинство представительниц женского пола, благоволила вечно улыбающемуся мужчине примерно так же, как выказывали своё одобрение знатные барышни семнадцатого века — то есть практически никак. Это если не приглядываться. А если приглядываться — то можно было заметить и задумчиво-добродушные взгляды, и мимолётные, будто специально скрываемые улыбки, и мелкие подарки, вроде венков и прочих безобидных безделушек.
— Лили, милая, ты прочитала ту детскую Библию, что я тебе дал?
— Нет, я листала взрослую версию. Неплохо, как роман, только написано сложным языком. Правда, я немного не поняла часть с потопами, изгнаниями и множественными убийствами. Это нормально, что ли? К тому же, я смотрела документальный фильм про крестоносцев и их крестовые походы — жесть, если охарактеризовать эту всяческую деятельность одним словом. Объясните?
— Да, конечно. Дело в том, что…
Смотря на мягкий изгиб губ мужчины, Эванс понимал, что Август, в общем-то, всё прекрасно понимает и осознаёт. И что убийства со стороны карающего всех подряд бога — не нормально, и что потоп этот массовый, когда только старик с семьёй спасся, странный, и ещё много чего. Август понимал, но почему-то продолжал верить в то, что так и надо было, и что других способов не было, хотя Лили часто говорила Эвансу про перевоспитывающие школы, тюрьмы и прочие учреждения, призванные исправлять… нарушения характера и моральных ценностей. Устанавливая их в соответствии с нормами общества.
— Итак, Эванс, ты всё ещё считаешь, что бог не любит человечество? — со своей вечной улыбкой спросил Август после непродолжительного молчания.
Эванс посмотрел на священника из-под полуопущенных ресниц. Этот вопрос был любимым из всего списка вопросов неугомонного красавца-Августа, за которым охотились, казалось, все женщины на планете от мала до велика; спрашивал о любви Август каждый раз, как встречал Эванса или его сестру. «Ты всё ещё думаешь об этом, Эванс?», «Ты уверен в своих суждениях, Эванс?», «Лили, милая, твой брат всё ещё…»
Мальчик считал, что он вряд ли изменит своё мнение. Бог представлялся ему одиноким, никому не нужным ребёнком, который сидит себе где-то в тёмном уголке, играясь с кучей куколок-людишек, передвигая эти маленькие марионетки и строя диалоги на разные голоса. Подобно ребёнку этот воображаемый бог Эванса мог, разозлившись, одним точным ударом снести всё, что он строил последнюю тысячу-другую лет. А мог и одарить златом да серебром — всё, как и у ребёнка, зависело лишь от настроения этого воображаемого бога.
Захотел — убил. Захотел — искупал в славе и богатстве. Захотел — отнял всё до последнего лоскута, оставив лишь жизнь, ненужную и обесцененную.
— Да. Я всё ещё.
— Очень жаль, мой мальчик, очень… что же, Лили, давай начнём причащение? Помнишь, как там?
— Конечно, — кивнула Лили. — Прости меня, Святой Отец, ибо я согрешила…
========== Глава 1 ==========
Грязные ругательства возницы ознаменовали конец поездки: карета, и так с трудом продвигавшаяся по расплывшейся дороге, окончательно увязла.
Годрик радостно оскалил желтоватые зубы, принявшись посмеиваться в рыжую бороду. Розита, закатив глаза и пару раз обмахнувшись веером, кинула брату галлеон, мысленно распрощавшись с новым, совершенно эксклюзивным оружием с островных государств примерно в пятнадцати аппарациях от их местонахождения: темноволосые узкоглазые маги запросили кусок магически чистого золота, которого теперь у Розиты не было.
И ведь наверняка спустит на ветер, химеролог недоделанный.
Лающе хохотнув, мужчина выбрался из кареты, пинком распахнув дверцу и едва не опрокинув кабинку. Переждав пару секунд, пока успокоится средство передвижения, Розита, аккуратно загустив землю, ступила на твёрдый островок засохшей грязи, подобрав юбки. Её брат плевал на чистоту: месил бурую жижу ногами, радостно возился в луже по колено, утопал каблуками в грязи. Розита начала представлять, как она выльет этому маленькому поросёнку на голову не меньше барреля свежайше-наколдованной ледяной водички.
— Зитти, иди-ка сюда, отсюда всю вепрячью поляну видно! — гаркнул во всю мощь своих лёгких Годрик.
Смерив ничего не выражающим взглядом извозчика с совершенно бессмысленным выражением простоватого лица, Розита пошла, но не просто вперёд, а вперёд и немного вверх, так, чтобы её стопы не касались жуткой грязно-бурой жижи и чтобы не испачкать подол платья. Были, конечно, чары для чистки ткани, но от частого их применения любая вещь начнёт расползаться не то, что по швам — по ниткам. А так, с помощью простейшей самолевитации, можно не беспокоиться о грязи и спокойно идти себе с королевской осанкой.
Вид и правда открывался потрясающий. Розита даже простила своему несносному братцу его прихоть, из-за которой Гриффиндорам пришлось ехать прямиком через горные хребты, иногда ещё и приплачивая местным жителям за право пройти по так называемым «дорогам» — таким же грязным, размытым и больше похожим на море никогда не просыхающей грязи, чем на нормальные протоптанные тропинки. Но вид, вид! Он всё компенсировал: и грязевые дороги, и шатающуюся каретку, и невежду-извозчика, и пьяного почти всю дорогого братца, которого неизменно тянуло на приключения…
Плато вепря. Огромное светлое пространство, чуть просевшее на фоне полей с редкими деревьицами, которые, к сожалению, придётся почти все выкосить под ноль, дабы засеять плато по-новой. Гигантский котлован, видимо, раньше бывший озером, и которому предстоит вновь стать водоёмом. И горный хребет, конечно.
Это будет идеальным местом для…
— Ну, что думаешь? — Годрик пошевелил косматыми бровями, и, паскудно ухмыльнувшись, увернулся от карающего взмаха тяжёлым веером. — Отлично местечко я выиграл, ага?
— Это место идеально. Ну, или, по крайней мере, будет идеальным — уж я об этом позабочусь.
— Ага, родовой замок, всё такое, тыры-пыры, спускаемся?