С сомнением взглянув на почти ополоумевшего от кучи заклятий извозчика, не являющегося магом, Розита намекающе приподняла брови. Видя, что брат её не понимает, женщина вздохнула:
— Годрик!
— А что Годрик? Что Годрик? Он сослужил хорошую службу — так пусть теперь идёт и умрёт, как мужчина! — увидев, что сестра его предупреждающе сузила глаза, Годрик поднял с земли палку и трансфигурировал её в небольшой и острый двуручник; вручив оружие мужчине, Гриффиндор с помощью пинка, приправленного изрядной долей магии, отправил извозчика куда-то в противоположную от плато сторону. — Вот! Пусть выгрызает себе жизнь, как истинный мужчина!
Не слушая возражений сестры, Годрик бодро принялся месить грязь, изображая бурную деятельность: вытаскивал сундуки, чтобы потом закидывать их обратно, проверял карету, осматривал увязшие в грязище копыта дохнувших от усталости лошадей. Зная характер своего братца, Розите оставалось лишь вздохнуть: простецов за людей Годрик не считал, и уговаривать брата смилостивиться ради безызвестного извозчика — затея гиблая с самого начала.
Но плато и вправду было чудо как хорошо. Возможно, родовой замок у них с Годриком и не выйдет, но земли, честно выбитые в пьяной драке, сослужат семье Гриффиндор отличную службу. Розита чувствовала это.
***
— Ах ты ж поганая блудница!
От довольно сильного удара молоденькая попрошайка, пытавшаяся вытащить у Салазара кошель, упала прямиком задницей в грязь. После этого она драпанула от мага так быстро, что тот даже лица воровки разглядеть не успел. Но вот на её напарника, отвлекающего внимание, заклинание он бросить всё же смог.
Деревенька, в которой юный Слизерин оказался исключительно проездом, не радовала развитой инфраструктурой — да в ней ничего, даже завалящей лавки или дома управляющего, не было. Попрошайки — были; девки, задирающие подол при первом требовании — были; дети-беспризорники, умнее, чем их родичи — были; с остальным как-то не сложилось.
Придя в деревню, Салазар, видимо, принёс с собой северный ветер и нескончаемый поток светло-серых дождевых туч, наполненных воистину бесконечным запасом холодных противных капель. Они умудрялись пробираться Слизерину за шиворот, минуя водоотталкивающие чары.
Из-за дождя хиленькие соломенные крыши домов отсырели в первый же день, дороги превратились в сплошную дрянь, а люди, и так не отличающиеся добрым нравом, вконец озверели: просили за ночлег больше, чем стоили все их хибары вместе взятые! Слизерину, как человеку, не очень-то обременённому моралью и взамен получившему изрядную долю бережливости (что особенно касалось кровно заработанных денег и имущества), было гораздо проще затуманить слабый разум деревенских мужиков и баб и столоваться совершенно бесплатно столько, сколько ему было угодно.
Угодно было до конца дождя и более-менее просохших дорог, так что в затхлом городишке Салазар, как ему казалось, застрял навечно.
Раздражённо запахнувшись в утеплённую не по сезону мантию, Слизерин, прошипев что-то нелицеприятное насчет погоды, направил свои стопы к единственной из здешних достопримечательностей — церкви.
«Вот же», — в раздражении думал Салазар, — «нихрена нет, а церковь стоит!»
Церквушка была бы мелкой, если бы стояла где-нибудь в хоть сколь-нибудь развитом городе, однако для населённого пункта в сорок семь человек она, по мнению Слизерина, была даже слишком громоздкой; самим крестьянам было бы полезнее не церковь иметь на заднем дворе, а хотя бы нормального скупщика, координирующего движения их имущества. Про драгоценные металлы тут и не слышали, и в ходу был бартер. Да и зачем крестьянам золото?
С золотом, кстати, по всему острову была напряжёнка — налоги, которыми обложил население безымянный для Слизерина королишко, дабы выплачивать белобрысым дикарям дань, высасывали почти всю кровь у его несчастных подданных. Магов эти налоги, само собой, почти не коснулись, что не мешало Салазару, слывшему в определённых кругах излишне вспыльчивой и впечатлительной натурой, злиться вместо ничего не понимающих невежд.
«Идиот, придурок, безмозглый келпи!» — сквернословил Слизерин про себя, уже будучи в церкви, — «Пополнять казну возможного захватчика, чтобы у того точно хватило денег на завоевание твоих земель? Кретин!»
Хулить, пусть и у себя в голове, Салазар не стеснялся — он был самым настоящим безбожником. У магов это принималось, в принципе, благосклонно, а вот для магглов означало лишь то, что Слизерин был приверженцем непонятного ему «дьявола». Впрочем, не столь часто маг появлялся среди простых людей — уж больно грязными они были, а уж запах! Слизерину, с его прекрасным обонянием, становилось плохо от чуть подгнивших букетов в вазах его матушки, что уж говорить о крестьянах, что могли прожить жизнь, ни разу не намочив своё тело?
«По крайней мере, дождь их омоет… ну хоть немного, а?»
Общество людей, не наделённых высшим даром, — магией, — было Салазару противно до тошноты, однако, следуя завету отца, он путешествовал сначала по дальним странам. Затем — по ближним, напоследок оставив изучение родного для него клочка земли. Зарубежье радовало его почти ежедневно различными подарками: то яйцо василиска удавалось урвать по цене куриного, то забарахливший ковёр-самолёт отвёз не в ночлежку, а в покинутую гробницу, заваленную волшебными лампами, то ещё что-то подобное… Салазар грешил на никак не дающееся ему зелье удачи: наметки вроде были, но результат был так непредсказуем, что юный зельевар — всего-то пять лет практики! — опасался применять свои составы на магах. На себе после того случая — тоже; не после каждого зелья вдруг обретаешь змеиные черты и начинаешь шипеть не хуже всяких гадюк, ох не после каждого…
Магглы, грязь под ногами порядочного волшебника, и вовсе не подходили ввиду отсутствия у них магического сердца и, как следствие, полной бесполезности зелий для их простых тел.
Земли бриттов… что ж, знакомые красоты бесконечных лесов, гор и полян всколыхнули в груди Слизерина некий флёр ностальгии, не больше. Покосившиеся домишки бедняков и тёмные, стремящиеся ввысь серые глыбы лордских замков после невесомых дворцов падишахов вгоняли Салазара в беспросветные уныние и тоску.
Немного обсохнув, маг прошёл за громоздкий каменный алтарь, заваленный кривыми деревянными кубками и пустыми глиняными бутылками из-под вина. Всего в нескольких шагах от алтаря Салазар оборудовал себе нечто вроде походной лаборатории, где варил свои экспериментальные зелья; без этой работы Слизерин уже не мыслил своих дней.
Остановившись рядом с рунной цепочкой, ограничивающей его «владения» и делающей заключенное в ней пространство абсолютно невидимым и неинтересным, Слизерин нервно дёрнул уголком губ: для нормального акта зельеделия места было прискорбно мало. Да ещё и эти раздражающие проповеди каждый вечер…
Ему было нужно, наконец, остепениться. Найти тихий угол, где он сможет творить, где не будет назойливых магглов, где за подозрительный взмах рукой не потащат на обряд экзорцизма.
Вздохнув, Слизерин откинул светлые волосы со лба. Мечты, мечты…
***
— Детка, это твоё… увлечение совсем не подходит молодой юной леди.
— Да, матушка.
— Иногда мне кажется, ты меня совсем не слушаешь…
— Конечно, вы совершенно правы, матушка.
— Хелег!
— Ну что?!
Хельга Хаффлпафф, отряхнув руки от драконьего дерьма — ах, какой чудесный компост, на века! — с негодованием посмотрела на свою мать — даму достопочтенного возраста с достопочтенными манерами и совершенно благородным видом: белая кожа, сумрачный взор, а эти тоненькие длинные пальцы! Да по ним весь город вздыхал: кто от зависти, кто от злости, а кто-то и от восхищения и любви. Сама-то Хельга, конечно, и лицом, и комплекцией, пошла в отца-горца: крупная, рыжеватая, на лицо — и вовсе простушка. А уж «эти её манеры»!
Подумаешь, ну нравится ей копаться в земле, согнувшись в три погибели. Нравится удобрять, поливать, следить за ростом тоненьких росточков, которые, если капельку магии к ним добавить, становятся толще каменных дворцовых стен… Подумаешь, нравится ей по полям и лесам с духами бегать, ха! Зато сколько золота они получили с тех единорожьих волос, что она собрала?