Нынешний класс ничем не отличался от множества других, разве что из мебели в нём были лишь пара колченогих стульев да полусъеденная термитами парта. Лили по обыкновению уселась на подоконник, подложив под себя сумку, а Эванс остался стоять посреди комнаты, поскольку ему, в сущности, было всё равно, какое положение его тело занимает в пространстве.
— Тетрадка, да. Я уже довольно неплохо общаюсь с мелкой, так что она спокойно при мне пишет в неё. Строчит, как бешеная, представляешь? Постоянно с этой книжкой, моется, правда, без неё, но там не стащишь, я пыталась. Да ещё и Салли не даёт нормально умыкнуть тетрадку, «только не при мне», «только не при мне», тьфу. Но я её просмотрела — она пустая, знаешь? Хотя Джи-Джи пишет много. Я думаю, какой-то магический ар-те-факт.
— Ар-те-факт…
— Да. Я его как следует рассмотрела, пустая книжка. Правда, подписана, угадай кем? — немного подождав и так и не дождавшись ответа, Лили вздохнула. — Томас Марволо Риддл. Это явно не похоже на Джиневру как там её Уизли, правда? И имя я это знаю, его награду тысячу раз чистила во время отработок, а такое не забывается. Так что дневник сорокалетней давности делает у мелкой?
— Всё равно. Я хочу его, Лили.
Сердце её затрепетало: Эванс никогда не называл её по имени! Да он обращался лично к ней всего два или три раза за всё время, что они вместе, но чтобы по имени назвать… единичный случай!
А её брат всё продолжал её удивлять. Подойдя к сидящей на подоконнике девочке, Эванс аккуратно взял её ладонь в свои. Руки мальчика были такими бескровными, что пальцы Лили мгновенно начало сводить от холода, будто она долго ходила на морозе без перчаток.
Глаза Эванса сияли. Этот мёртвый яркий свет проникал в саму душу Лили, покрывая её извилистыми узорами морозных линий. А когда мягкие губы её брата коснулись тыльной стороны ладони Лили, там, где дрожала маленькая синяя венка, девочка почувствовала, что задыхается от счастья.
— Дневник, Лили, — прошептал Эванс, не отводя взгляда от лица сестры и всё ещё едва касаясь губами её руки. — Принеси мне этот дневник.
***
Джинни радовалась: всё, наконец-то, стало хорошо.
Нет, сначала-то было очень даже грустно: друзей нет, знакомых нет, соседки по комнате оказались теми ещё злыднями, учителя придирались, а мамы не было рядом. И совы, чтобы маме написать, тоже не было: Перси свою использовать запретил, а мама Молли просила не присылать школьных. Мало ли, чем те болеют.
Хогвартс казался Джинни волшебным даже больше, чем он есть на самом деле. И это несмотря на то, что она всю жизнь жила среди летающих по дому игрушек, самомоющейся посуды, ярких искр на кончиках волшебных палочек и садовых гномов под боком. Но Хогвартс, он был таким… таким потрясающим, непохожим ни на что! И волшебство это не приедалось, не становилось обыденностью уже через несколько дней, что было со всеми заклятиями, нет!
Был, правда, один минус: Джинни очень скучала по семье, даже по самым старшим братьям, которых она видела очень редко. Вечно улыбчивый Билл и немного неуклюжий Чарли казались ей настоящими родственниками, не то, что эти Перси-Роны-Джорджи-Фреды, которые делали вид, будто её и вовсе не существует. Подумать только, а ведь не более месяца назад они не чурались с ней и в квиддич яблоками поиграть, и гномов покидать, и в озере купаться, а теперь — на-те! Не знают её, у них свои, абсолютно взрослые дела! А уж учитывая, что с Джинни никто не общался… подобное пренебрежение смотрелось как настоящее предательство.
Поэтому её настоящим другом стала волшебная тетрадка, появившаяся у Джинни после посещения книжного магазина. Девочка тогда засмотрелась на своего будущего преподавателя по Защите от Тёмных Сил — Гилдероя Локхарта (более известного под писательским псевдонимом Златопуст Локонс), невероятно красивого, смелого, умного, обаятельного мужчину с огромным списком достоинств и всего одним недостатком: он совершенно точно не обратил бы на Джинни внимание. Но это не так важно. Важно было то, что Волшебная Тетрадка оказалась разговаривающей: стоило только написать в ней что-нибудь, как запись исчезала, и появлялся ответ.
Впервые увидев это, Джинни так испугалась, что, захлопнув тетрадку, закрыла её на ключ в одном из ящиков тумбочки и не прикасалась к ней целую неделю. Но затем, подталкиваемая одиночеством и нелюбовью со стороны как соседок по комнате, так и некоторых однокурсниц, девочка снова написала говорящей тетрадке. А та снова ответила. И стала единственным другом одинокой Джиневры Молли Уизли.
Тетрадку звали Томом, и, насколько Джинни поняла, Том был специально создан для того, чтобы такие, как она, не скучали и не чувствовали себя одинокими. Том рассказал Джинни, что он был первым, пробным дневником для магглорождённых, которым некому писать — ведь многие родители отказывались от своих детей, стоило тем проявить капельку необычности. Как дела обстоят на самом деле, Джинни не знала, но зато она знала, что магглорожденная Салли, её соседка, была из приюта — места, где живут те, от кого отказались родители. И не верить Тому у первокурсницы причин не было.
Том рассказывал ей, как правильно варить зелья, как сделать так, чтобы на неё обращали внимание или наоборот не замечали, как правильно водить палочкой и почему так важно ударение в заклинаниях. Том стал её надёжнейшей опорой, он показал ей множество скрытых ходов и мест, где можно тихонько поплакать, если становилось совсем уж погано. А в какой-то момент Джинни начала чувствовать прикосновения его горячих-горячих рук, гладящих её по волосам, когда ей было плохо или легонько сжимающих её плечи, когда Джинни была готова броситься на обидчиц с кулаками.
Конечно, из-за Тома она совсем перестала общаться с Луной Лавгуд, её соседкой-одногодкой, распределённой в Равенкло, но у той, наверное, всё было хорошо. Да и не могла Лавгуд ничего дать Джинни, а Том не надоедал ей рассказами о глупых существах, которых никогда не было и никогда не будет, как это делала Луна.
А потом ещё и соседки по комнате стали относиться к ней лучше, намного лучше! Жизнь налаживалась, всё и правда становилось очень, очень хорошо, и было бы хорошо, если бы не…
— Малышка-Джин, а у нас новости.
— Грустные новости.
— Но о них надо знать, об этих новостях.
— Даже о грустных.
— Отстаньте от меня!
Джинни быстро собрала вещи с парты, небрежно покидав их в сумку (только дневник она аккуратно положила в другой отдел портфеля), и, вскочив с места, по широкой дуге обошла братьев-близнецов. Фред и Джордж переглянулись и пошли за сестрой.
— Ну, малы-шишка, ты чего?
— Мы к тебе с важными новостями.
— Важнее, чем в Пророке.
— А ты не хочешь слушать.
— А мы важнее Пророка!
— Джинни?
— Отстаньте, кому сказала!
— Не-а, малы-шишка.
— Не-а, не отстанем, пока не послушаешь!
Близнецы подхватили Джинни под мышки и понесли яростно брыкающуюся девочку по одному им известному маршруту. Остановившись внутри какого-то тайного хода, достаточно узкого для того, чтобы полностью перекрыть дорогу Джинни лишь встав на её пути, они принялись наперебой рассказывать о том, что с ними произошло.
Гуляя два или три дня назад, они («Совершенно случайно, Мерлином клянёмся!») вдруг услышали знакомый голос, который знает, наверное, каждый слизеринец и гриффиндорец: Лили никогда не стеснялась выражаться во всю мощь своих лёгких, а голосок у неё был достаточно тонким и писклявым для того, чтобы въедаться в память так же, как неудачное зелье въедалось в котлы. Говорила Лили что-то очень экспрессивно, часто её тон скакал, что выдавало изрядное беспокойство и заинтересованность темой, и близнецы просто не могли пройти мимо, не узнав, что же так взбудоражило девочку… да, они подслушали, да, это нехорошо.