— А то, что она с тобой общается только ради тетрадки?
— Это хорошо, по-твоему?
Джинни возмущённо засверкала глазами:
— Врёте вы всё, она не такая!
— А вот и не врём, малышка-Джин.
— Зачем нам, твоим братьям, тебе врать?
— Мы о тебе беспокоимся!
Джинни, кусая губы, слушала дальше. Лили больше беспокоилась о том, как часто первокурсница писала Тому, нежели о ней самой. Чёрная тетрадка была предметом, благодаря которому Джинни нашла друга и из-за которого она его потеряла.
— Ладно, я поняла, — мрачно произнесла Джинни, опуская голову. — Выпусти меня.
— Но мы ещё не…
— Выпусти меня живо, Фред.
— Я Джордж, — фыркнул один из близнецов, разворачиваясь и выходя из тайного хода. — Что делать будешь?
— Не твоё это дело, Фред. Идите, напишите маме, что вы подслушивали.
— Да ну тебя! Мы для тебя, а ты!
— И я — Джордж!
Джинни чувствовала, как на обиду и раздражение наползает недовольство, быстро превращающееся в злобу. Девочка всегда была такой: вспыхивала, подобно спичке и так же быстро остывала, а в душе оставался неприятный чёрный осадок, бывший гарью от эмоций. Первокурсница, забежав в первый попавшийся класс, бросила сумку в угол и принялась громить ни в чём не повинные парты, яростно пиная их тяжёлыми старыми башмаками, которые носила, кажется, ещё её мама в бытность свою ученицей.
Когда от пламени злости осталась лишь горькая обида, Джинни вытащила из сумки дневник и чернильные перья и, вжавшись спиной в угол, принялась писать своему другу, оставляя на желтоватых страницах отпечатки пальцев и большие кляксы, мгновенно впитывающиеся и исчезающие без следа.
— Ну ответь же мне, Том. Ну То-ом!
Как назло, Том, всегда бывший не прочь поговорить, молчал. Возможно, он не считал её проблему достаточно сложной чтобы помогать Джинни. Вроде уравнения про Трансфигурации. Или способа нарезки гнилых червяков. Или как пасс палочкой для Левиосы. Или…
«Хочешь отомстить?»
Надпись вспыхнула и исчезла, а Джинни всё продолжала пялиться на страницу, словно там ещё что-то есть. Казалось, что буквы, сложившиеся в такое простое предложение, отпечатались у девочки на роговице, заставляя видеть это страшное, но такое заманчивое предложение и на стенах, и на потолке, и на полу — да даже на собственных чулках.
Хочет ли она отомстить? За все эти улыбки и весёлый голосок, за панибратское покровительственное похлопывание по плечам, за косые взгляды, которые Лили наверняка бросала на неё, — на неё, на нищенку-Уизли! — пока сама Джинни этого не видела. Наверняка это были презрительные, надменные взгляды — ведь брат Лили слизеринец, а они там все такие…
— Гадкие! Хочу!
Путь до женского туалета на втором этаже промелькнул, не оставив следа в памяти девочки, поглощённой только лишь мыслями о скором возмездии. На мгновение придя в себя перед глубоким тоннелем, ведущим куда-то далеко вниз, Джинни, упрямо тряхнув головой, сделала то, о чём просил Том — думала только о том, чего хочет для этой гадкой, гадкой рыжей! Чтобы ей было так же плохо, как и Джинни, чтобы было даже хуже, чтобы она поняла, что так, как поступила она — так делать нельзя, нельзя!
Состричь ей все волосы, испортить черничным вареньем все беленькие-светленькие блузочки, изрезать ножницами обувь, порвать все пергаменты и сломать все её любимые карандаши и перья, сжечь все тупые рисунки и сделать так, чтобы Лили, этой гадине, было очень плохо!
— Например, натравить огромную змею? — с усмешкой прошелестел юношеский голос у Джинни над ухом.
Огромную змею? Нет-нет, это было бы уже слишком, а вдруг…
— Поздно.
Раздался оглушительный грохот, словно упала целая гора. Джинни испуганно заозиралась: она совершенно не помнила, когда успела спуститься в это огромное вонючее подземелье, устланное костьми, шкурами и трухой. Колонны, подпирающие потолок, нависали над девочкой, точно одноглазые великаны из детских сказок, и Уизли, мелко дрожа, поспешила взбежать по ступенькам поближе к стене, где присутствие великанов ощущалось не так остро.
И вдруг стена раздвинулась. Из неё вытекла такая огромная змея, какую Джинни никогда не видела даже на картинках. Чувствуя, как немеют от ужаса руки и ноги, Джинни попыталась было закричать, но из безвольно приоткрывшегося рта не вылетело звука. Голубые, невероятно страшные глаза скользнули по её фигурке без интереса, и Джинни ощутила, как её сердце, лёгкие, желудок и даже печень — всё это обращается в камень, сковывая её и её разум внутри замершего тела.
Каменные статуи, даже хранящие в себе душу волшебника, никогда не разговаривали.
========== Глава 6 ==========
Комментарий к Глава 6
Дорогой читатель, не нашедший слов и переведший денюжку.
Я тебе благодарна. Это было крайне своевременно и невероятно приятно.
Алоха, друг. Наслаждайся историей дальше.
Проклятый дождь лил больше недели.
Дороги за это время окончательно превратились в бескрайние моря грязи. Половину и так хлипких крестьянских домишек вконец размыло; магглы, грязные, мокрые и уставшие, прятались от стихии в более прочных сараях своего скота. Салазар успел познать истинное разочарование, а деревенская церквушка лишилась крыши и дорогих цветных витражей.
В последнем, стоит признать, была вина Слизерина. Он и подумать не мог, что один из экспериментов на ниве зельеварения окажется крайне нестабильным варевом с сильным свойством притяжения энергии. Шальная молния, — квинтэссенция этой энергии, кстати, — вполне закономерно притянулась прямо к котлу, разрушив и опалив всё, что встретилось ей на пути.
Слизерин был одним из сильнейших магов (по крайней мере, он сам так считал), и его мастерство спасло ему жизнь. Но не его одежду, вместе с которой сгорели все алхимические бумаги, ингредиенты, запас готовых зелий и большая часть волос.
Так что Слизерин был гол, зол и отвратительно лыс.
С собственной наготой он смог справиться довольно легко, хотя для этого магу пришлось переступить через чувство собственной брезгливости. Монашеские робы в церковных сундуках пахли вином, а на рукавах имели странные белые пятна, о происхождении которых Салазар предпочитал не задумываться. Полы одеяния закостенели от грязи и при ходьбе били мага по ногам.
На улице пахло мёртвой стоячей водой, в церкви — воском и миррой. Дождь прекратил попытки утопить землю, но небо всё ещё было серым и задумчивым. Выйдя из полуразрушенной церкви, Салазар всмотрелся в хмарь на небосводе.
Порой облака могли сказать больше, чем иные гадательные системы вроде карт или рун, говорил Салазару его мастер предсказаний. Умению читать послания небес Слизерин долго учился у одного из шахов тёплых южных стран.
Облака не молчали. Меняясь и перетекая из одной формы в другую, они красовались перед смотрящим на них магом. Кокетливо подставляя серые бока, они не задерживались в одном положении ни на секунду.
Салазар нахмурился. По всему выходило, что дождя больше не будет, но стоит ждать неясный «небесный дар». Сюрпризы Слизерин не любил, так что эта новость не вызвала энтузиазма. Что с ним делать-то, с даром? К тому же, от «дара» ему отказываться было нельзя, иначе — смерть.
Но что бы ни принесло ему небо, Салазар мечтал поскорее уйти из опостылевшей деревни. Дождь прекратил изливать на землю своё уныние, так что заклинания ложились бы на дорогу ровными пластами, превращая размытую грязь в подобие твёрдой земли.
От церкви до главной площади было не больше пятисот шагов. Идя по собственным заклинаниям, Салазар старался не смотреть по сторонам: косые домишки и сараи приводили его в бешенство. Как могли все эти люди, живущие в таких домах, быть столь невежественными? Ни один из детей не задумывался над красотой неба или же смыслом жизни. Для крестьян вообще всё было просто. В их головах существовала выпивка, что позволит пережить зиму, и урожай летом, из которого и готовилось отвратительное на вкус пойло. Узкоумие и нежелание развиваться вгоняли Слизерина в тоску.
— Стойте! Нет! — услышал мужчина детский голосок.