— Посмотрите только, — продолжал «превосходительство», — вот так и должны выглядеть богопротивные твари.
— Так точно, вашество.
— Конечно, ваше преосвященство, естественно!
Клетку, судя по звуку, открыли. Потом мужики хекнули, и рядом с Лили что-то влажно и тяжело шлёпнулось. Запах железа усилился в несколько раз.
Салли-Энн полузадушенно всхлипнула, и только поэтому Лили открыла глаза.
Рядом с ней было то, что когда-то называлось человеком. Признаться честно, Лили бы не опознала в бесформенной куче мяса и тряпок мужчину, если бы не руки. Те, вопреки всему, остались чистыми и целыми, с ровными белыми лунками ногтей и, кажется, коротким французским маникюром.
Лили кое-как нашла взглядом смутно-знакомое лицо и чистые среди крови островки золотых волос.
— П-п-проф-фессор, — тихонько заплакала Салли-Энн, — п-профес-сор…
Тело не пошевелилось. Оно и дышало едва-едва, не было слышно ни хрипов, ни стонов. Жизнь в профессоре Гилдерое Локхарте оставалась только благодаря чуду.
Клетка захлопнулась, замок щёлкнул.
Лили подняла глаза на стоящего рядом с прутьями решёток «превосходительство», встречая в ответ знакомый мягкий взгляд шоколадных глаз.
Август, её дорогой и любимый священник, смотрел на свою будущую прихожанку со слабым интересом и неслабым предвкушением.
— Вашес-ство, — подал голос один из мужиков-носильщиков, — а их точно нельзя, ну… того-этого? Ведь богопротивные твари же. А мы люди неженатые, нам, сами-с понимаете… того-этого надо.
— Нельзя, — мягко отозвался Август, не прерывая зрительного контакта с Лили. — Сначала мы должны узнать, что эти дьяволицы замышляли против Бога нашего единого. А уж потом Бог скажет своё Слово.
Мужики судорожно перекрестились; Август тоже, но очень медленно. Лили заметила, что он не донёс пальцы до левого плеча, смазав всю фигуру крещения.
Август тоже заметил, что она заметила — и знакомо, приятно улыбнулся. На правой щеке от этого появилась милая ямочка, от которой все женщины от пятнадцати до девяноста сходили с ума в далёком и безопасном будущем.
— Вашество, чего теперь-то делать?
— Сейчас свободны. Приведёте в мою келью рыжую через полчаса. Ни её, ни вторую девку не трогать.
— Как можно…
— Ещё ведь не было Слова, вашество!
Август вышел из казематов, за ним, как две верных собачки, выползли мужики. Лили осталась наедине с Салли-Энн и едва живым профессором Локхартом. Последнему, видимо, преподавать больше не придётся — дыхание мужчины становилось всё тише и тише.
Салли-Энн изменила своему обычному спокойствию и давилась тихой истерикой. Лицо девочки мгновенно покраснело, нос и веки распухли ещё больше, чем от побоев, она начала заикаться, но всё никак не могла прекратить лить слёзы.
— Угомонись, — поморщилась Лили.
— С-с-стра-ашно…
Эванс тоже было страшно, ведь это её «пригласил» к себе Август — или его точная копия. Священнику из двадцатого века была удивительно к лицу монашеская роба не-средневековья.
Полчаса до того, как вернулись мужики, Лили провела в молчании. Она слабо представляла, чего ей стоит ожидать. Другое время не было мягким для людей, и Лили давно поняла это. А она была женщиной, ребёнком, ведьмой, рыжей… полный набор.
Мужики, вошедшие в камеру, легко подхватили её за вывернутые руки — и Лили взвыла от боли. Её мучители, не меняясь в лицах, отволокли её в келью Августа, как и было приказано, и усадили на лавку. Для этого им пришлось развязать её ноги; Лили видела, как загорелась похоть в чужих глазах, когда мужские ладони шарили по её голым ногам — колгот или тёплых чулок она так и не смогла полюбить, а белья в до-средневековье не было. Юбка же мало защищала от чужого вожделения.
Август тоже следил за изменениями в поведении мужиков. Однако ему довольно быстро наскучила обычная человеческая похоть:
— Пошли вон.
— Да, вашество!
— Конечно!
— А можно нам ту, вторую… того-самого?
Август внимательно посмотрел на Лили: на то, как она нахмурилась при этом вопросе; как поджала губы и стрельнула взглядом на дверь; как едва заметно сощурились болотные глаза.
Август увидел всё это, и его лицо озарилось ангельски-доброй улыбкой.
— Можно.
Мужики, радостные, быстро откланялись. Лили не произнесла ни слова, но в её взгляде заметно добавилось ненависти.
Как только Август остался с Эванс наедине, он тотчас растерял всё тепло и напускную святость. Из глаз ушли последние крохи доброты, а вот мягкая, нежная улыбка так и осталась на его губах, будто приклеенная.
— Маленькая ведьма, как же я рад тебя видеть. А ты рада меня видеть?
Лили не ответила, за что сразу же получила сильный удар. Щеку опалило огнём, нижняя губа лопнула — Август не скупился на размах.
— Отвечай, маленькая ведьма, — продолжал он тоном, мягким и нежным, как и его улыбка. — Отвечай, дрянь!
— Не рада, — выплюнула Лили.
— Неправильный ответ.
Второй удар пришёлся на другую щёку. Видимо, для симметрии. Лили теперь ощущала себя хомяком, до того раздуло её лицо.
— Так ты рада меня видеть, маленькая ведьма?
— Рада.
— Как сильно? Говори! Рада меня видеть?!
— Рада… очень.
Он говорил с ней, как со старой знакомой, но Лили быстро поняла: «вашество» её не знал или просто не помнил. Но так же она убедилась в том, что этот мужчина — её Август. Просто очень-очень ранний, версия «ДО», если можно так сказать.
Время подействовало на него положительно. Сейчас же, в своём родном до-средневековье Август был яростным, злым и самую капельку сумасшедшим. А ещё он изо всех сил ненавидел как магов, так и маггловского Бога.
— Видишь ли, рыбка моя, — говорил Август, вытаскивая из-под лавки рядом с ногами Лили огромный ящик. — Бог — это, конечно, хорошо. Крылья, сила, всё такое. Всеобщее обожание, опять же… но намного веселее и интереснее быть против этого Бога, знаешь ли. Это свобода, какой ты никогда не узнаешь, смертное несчастное создание! Ты понимаешь, о чём я?
— Нет, — сказала Лили, принявшая правила «игры».
Отвечать было обязательно.
Отвечать было нужно то, что от тебя ожидает Август.
Отвечать надо сразу, не делая пауз.
Отвечать надо тем тоном, который от тебя ожидают.
— Ну конечно же не понимаешь, смертная ведьмочка, естественно! Ты же смертная… а вот я нет, знаешь? Только вот мне надо иногда подпитываться от таких вот смертных, как ты — нечасто, примерно раз в сто лет. И знаешь, что? Что, смертная искорка?
— Время пришло? — наугад спросила Лили.
— Именно, именно! Какая ты у меня умненькая!
Он говорил и говорил, а Лили с ужасом наблюдала за тем, как Август копается в открытом ящике. Как он вытаскивает многочисленные клещи, иглы, ножи, крошечные топорики и всё, что только может понадобиться хорошему палачу. Как он любовно протирает всё тряпочкой, чистым шёлком.
Пока она наблюдала за этими действиями, в голове у неё вихрем носились мысли. Розита рассказывала Лили, что есть маги, которые воруют у других жизненную энергию, чтобы самим оставаться в приемлемом состоянии. Тот же Костёр Нужды — древняя, грязная практика, когда к волшебному огню призывается ребёнок, которого потом выпивает маг…
Но больше всего энергии получалось не из одурманенных волшебников, а из тех, кто оставался в сознании — хотя бы в подобие сознания. Если их пытать особым образом, то энергии выделялось очень, очень много. Такому, как Август, хватило бы с лихвой.
А ещё Годрик говорил, что вроде бы был открыт проход… портал… и прошло в мир что-то… кто-то…
Лили ощутила, как её тело пробила мелкая дрожь. Пальцы на руках и ногах заледенели от ужаса и предчувствия скорой боли. От безумных радостных искорок в шоколадных глазах Августа девочке становилось не по себе: кружилась голова, слабели колени, начинало тошнить. Да только вот деваться было некуда, и спасти её никто не мог.
Август радостно хекнул, достал из сундучка мягкий мешочек и запустил в него руку. Вытянул он горсть голубого порошка в кулаке — Лили поняла цвет только из-за того, что на мокрые от пота пальцы Августа налипло немного средства.