Из гарема он едва сбежал. Помогла юношеская наглость, Феликс Фелицис и перекачка энергией.
Сейчас вот, в серой английской действительности, давние навыки опять всплыли. Волдеморт никогда бы не подумал, что ритуальный секс окажется полезен при достижении бессмертия, хотя на Востоке это была обычная практика.
Рассеянность потихоньку отступала, возвращалась кристальная чистота разума.
— Барти, — позвал Волдеморт.
Крауч, приютившийся около его кресла, как верный пёс, моментально вскинул голову:
— Да, мой Лорд?
— Найди для меня новых доноров.
— Мой Лорд, могу ли я… могу ли я заменить их?
Волдеморт кинул короткий взгляд на своего самого верного последователя — и хмыкнул.
— Нет, Барти. Нет. Ты мне нужен живым.
— Как прикажете.
Крауч даже разочарованным не выглядел, настолько доверял приказам своего Повелителя. Такая преданность требовала награды, но Волдеморту ничего не шло в голову. И знания, и деньги у Барти и так были. Свобода маячила впереди, когда власть окажется в руках Тёмного Лорда. Девушку ему, что ли, подыскать для продолжения рода?..
По мановению руки своего Повелителя, Барти вышел из комнаты. Волдеморт и Люциус Малфой остались наедине.
Малфой выглядел откровенно плохо: потускнел и посерел за время, что Тёмный Лорд отсутствовал. Жизнь его явно не щадила.
И Волдеморт его тоже щадить не собирался. Этот ощипанный павлин умудрился потерять крестраж своего Повелителя! Такое не стоило оставлять без наказания. И одного Круцио за такое будет откровенно мало.
— Друг мой Люциус-с, — протянул Волдеморт, внимательно наблюдая за реакцией, — у меня для тебя два задания…
========== Глава 3 ==========
Он едва его видел — только смутные очертания и много белизны плотной кожи. Ещё были тёмные вишнёвые глаза и зубы, оскаленные в недоброй улыбке.
Эванс видел его руки: по-мужски сильные, с длинными пальцами и аккуратными короткими ногтями. Под кожей ярко просвечивали тёмно-синие вены. Руки были аккуратными, словно новыми, не знающими тяжёлого физического труда. Красивыми.
Этими же руками он проламывал Эвансу грудную клетку, раз за разом. Опирался ладонями на стеклянные косточки, переносил на них вес и проваливался по самые запястья. Эвансу не было больно. Как всегда.
Мужчина наклонялся к нему, вдыхал глубоко, будто выискивая в запахе Эванса что-то приятное, но неуловимое. Коротко хмыкал, когда ощущал искомое — и отстранялся.
За эти мгновения у Эванса получалось увидеть его лицо — немного, самым краем мертвеющих глаз.
Длинные жёсткие ресницы, совершенно прямые. Подбородок без намёка на щетину. Впалые щёки, прямой нос, тяжёлые веки. И глаза — две спелых тёмных вишни. Глаза запоминались больше всего.
До того, как он наклонялся к Эвансу, были другие картины. Другие ощущение, про которые Эванс только слышал краем уха.
Секс.
Эванс не знал многого о сексе. От него получали детей, от него получали удовольствие. Раньше Эванс не думал, что эта сфера жизни когда-либо его заинтересует — он не мог представить себя с кем-либо в одной постели для такого рода… занятий. Особенно это не получалось с женщиной.
Он пытался представить себя с Лили — не вышло, хотя сестру он видел каждый день и даже знал, как выглядит она без одежды. Всё же, в одной комнате в приюте жили. Сестра оставалась сестрой, она в его фантазиях могла насмешничать, шутить, рассказывать какие-то байки и сказки, строить планы на будущее. Если Эванс убирал с её воображаемой фигуры одежду, то не-Лили отбирала у него одеяло, куталась в него и бурчала что-то вроде «Эванс, холодно!»
Совсем другие картины он видел с этим мужчиной.
В них он пылал. Кожа становилась открытой раной, любое прикосновение прошибало до холодного пота. Суставы выкручивало от внутреннего зуда, попытки вдохнуть немного воздуха проваливались, горло перехватывало спазмом. Яркое пятно оргазма смазывало весь мир вокруг до невнятных картинок, а потом этот волшебный, восхитительный мужчина наклонялся к Эвансу — раз за разом.
Это было настоящей пыткой, видеть подобные картины раз или два в неделю. Не было никакой точной периодичности в появления подобных видений, а потому Эванс ждал их еженощно. Он даже стал ложиться в кровать, потому что однажды замер на полночи посреди коридора в Блек-хаусе и тем самым перепугал Сириуса чуть ли не до панической атаки.
— Я тебя чую, — сказал мужчина однажды Эвансу. — Я чую, что ты здесь.
Эванс не смог никак высказать своего присутствия. Его хватило только на судорожную попытку посмотреть в эти восхитительные вишнёвые глаза, но собственные зрачки едва дёрнулись.
Этого оказалось достаточно. Мужчина радостно оскалился и наклонился ещё ближе. Его руки провалились в грудную клетку Эванса, крылья носа затрепетали от попытки насладиться только им ощущаемым запахом.
— Я тебя найду.
После Эванса вышвырнуло обратно в своё тело. Кровать, в которой он лежал, была холодной и идеально-выглаженной. Редкие складки на покрывале собрались только из-за Эванса, что наконец использовал мебель по назначению.
Он медленно сел, слегка подрагивающими руками пригладил волосы. Тело у него оставалось холодным, его не трогали никакие страсти разума. Оно не отзывалось ни на желание, ни на перенесённые ощущения. Пах ощущался как всегда — никак.
А в видении там был и жар, и зуд, и облегчение, когда тот мужчина опустился на член Эванса сверху. Потом становилось так хорошо, легко, тесно, приятно-влажно-умопомрачительно, что оставалось только закатывать глаза от удовольствия и выгибаться.
Но в видениях он был этого лишён — чужое тело его не слушалось и не двигалось, будучи под властью заклинаний мужчины с вишнёвыми глазами. Собственное тело не отзывалось, будучи совершенно мёртвым. Не помогали ни желание, ни магия, ни даже Лили, хотя сестра ударными темпами изучала некромантию и обещала «что-нибудь придумать». Он не говорил ей всего, однако намёками дал понять, что хотел бы чувствовать немного больше.
На улицу медленно наползал рассвет. Подкрадывалось первое сентября.
Эванс спустился в столовую и сел на диван у стены. Задумчиво баюкая медальон, — трофей, отобранный у старого домовика в этом мрачном доме, — Эванс размышлял.
Ему нравился этот мужчина с вишнёвыми глазами. Очень. Он ощущался родным, желанным, он должен был присутствовать в жизни Эванса. Им хотелось обладать, во всех смыслах. Потому что он был нужен Эвансу намного сильнее, чем Эванс был нужен ему.
Он ощущался так же, как медальон, как дневник, и, — немного, — как Квиррелл.
— О, щеночек! Ты давно здесь сидишь? Соскучился по Хогвартсу?
Эванс поднял голову, увидел Сириуса и вяло улыбнулся.
— Просто кошмар.
Тёплый, мягкий взгляд Блека тотчас стал обеспокоенным и острым.
— Тебе что-то надо? Полотенце, воду? Успокоительное? Нет, зачем здесь полотенце, оно не надо… Дин! Дин!!! Немедленно сюда!
Эльф, уже привыкший к эскападам нового хозяина, появился незамедлительно. Быстро оценив обстановку большущими глазами, он с хлопком исчез и возник снова менее чем за секунду. В больших руках была колба с тёмно-синим вязким успокоительным.
Блек внимательно наблюдал за тем, как эльф набирает полную ложку зелья, а потом долго отплёвывался — гадкую микстуру успокоительного Дин скормил не Эвансу, а своему хозяину.
Такое бывало достаточно часто, чтобы Эванс уже не беспокоился за психическое состояние Блека.
Сириус пришёл в себя за пару секунд. Осоловело похлопал серыми глазами, помотал головой, чтобы избавиться от морока. Тяжело вздохнул и предложил Эвансу идти завтракать.
— Хоть компанию мне составишь, если сам есть не хочешь.
Эванс согласился.
Примерно на середине завтрака ко столу подошла Лили. Дин и Кричер сразу расстарались — маленькую Госпожу они любили намного больше, чем собственного Хозяина или самого Эванса. Лили постоянно потчевали чем-нибудь вкусным, её простыни пахли мятой и можжевеловыми углями, её комната была вымыта до скрипа.