Брат радовал изменившейся одеждой и спокойным умиротворением. Носка медальона из дома Блеков явно положительно сказывалась на Эвансе, делая его благодушным и немножко более живым.
Они вышли из вагона только после того, как оголтелые школьники полностью вытекли на улицу. Лили по пути помогла одному из первокурсников — мальчишка запутался в собственной мантии, упал и растерялся. Слёзы лились из тёмных глаз настоящим градом, и Лили самой чуть ли не до рыданий стало жалко мальчишку.
Увидев свою спасительницу, тот икнул и расширил глаза. Ну, по крайней мере, шрам Лили достаточно его шокировал, чтобы ребёнок перестал реветь.
— Пошли, — приказала она, — отведу тебя к другим. Эванс, иди к каретам, я догоню!
Брат Лили кивнул, помог ей выйти на перрон и будто растаял в окружающей темноте. Лили незамедлительно зажгла Люмос и повела первокурсника по хорошо запомненной склизкой дорожке.
Теперь-то она стелилась под ноги. Лили делала жидкую грязь твёрже, как учила Розита; мысленно разговаривала с землёй, как советовал Салазар; слушала магию, как показывал Годрик. Призраки, — только воспоминания, воспоминания! — Основателей стояли у неё за плечами, рассказывая, как обращаться с их дорогим ребёнком. Хогвартсом.
Завидев вдалеке громоздкую фигуру лесника, Лили приветственно замахала волшебной палочкой-фонариком.
— Хагрид, привет!
Лесник её оклика отчего-то смутился: заозирался, заёрзал, несмело улыбнулся в густую бороду и поднял фонарь повыше, чтобы разглядеть подругу по переписке получше.
— Лили! Рад видеть, того-это, рад! Что ж ты не фестральчиках?
— Первогодка потерялся, пришлось проводить.
Рубеус крякнул; фонарь качнулся.
— О как… ну, тады поплывёшь в лодке с нами, каретки-то ушли уже все. Брат твой там, надеюсь?
Он подошёл ближе, нависнув над Лили. В свете своего огромного фонаря Хагрид наверняка видел её полностью — и шрам, конечно, тоже. При этом он ничем не выдал ни интереса, ни беспокойства, ни чего-либо ещё, связанного с изменениями в её внешности. Эванс даже на секунду показалось, что он вовсе не видел её шрама.
Было приятно.
Она усадила первогодку в лодку к другим первачкам, сама села в последнюю шлюпку. Зачарованные посудины спокойно выносили даже вес полувеликана, что им Лили — в ней едва набиралось сорок килограмм, несмотря на полтора метра роста. Уж чары выдержат.
Лодки отчалили от земли, первачки затаили дыхание от страха и восхищения. Лили внимательно смотрела по сторонам, сравнивая свои воспоминания с тем, что видела сейчас. Многое изменилось, но ещё больше осталось прежним. Лили даже смогла увидеть подарок лича — небольшой артефакт, впаянный в каменную арку.
Её лодка последней проплыла грот. Лили не кланялась — знала теперь, что это ничего не несёт.
Она ощутила короткую вспышку могильной магии, но смогла удержаться от того, чтобы передёрнуться.
Когда она сошла с лодки у Хогвартского причала, на её плече сидела крошечная птичка с ярко-рыжей грудкой.
Комментарий к Глава 3
Насчёт веса. По ВОЗ (я смотрель) в 14 лет при росте в 152 см (ну пусть Лилька будет у нас такой)) 38-40 кг - низкий показатель. Но не очень. Так что вот.
========== Глава 4 ==========
Эванс был рад увидеть Малиновку — он, признаться, немного скучал по крошечной птичке и её пению.
Соседи по комнате у него были не так довольны — им не нравились трели Малиновки, только не по утрам. Хотя она, как приличная пичуга, никогда не пела после отбоя и до пробуждения, слизеринцы всё равно не хотели её слышать. Только не утром.
— Как же без тебя спокойно было, — закатил глаза Нотт, едва проснувшись и услышав тихое урчание птичьей песни. — Эванс, а, Эванс. Закрой клюв своей питомице, будь добр!
Забини что-то промычал из-под подушки — ей он накрылся, едва Малиновка начала петь.
А вот Малфой вёл себя не так, как Эванс привык: несмотря на то, что время пробуждения едва наступило, Драко уже был одет и собран. Не поприветствовав соседей по комнате и не обратив на Эванса ровным счётом никакого внимания, он вышел из спальни сразу, как перепроверил школьную сумку.
Это даже немного заинтересовало. К тому же Эванс ощущал от Драко что-то такое… далёкое, но знакомое.
Он бы принюхался получше, может быть даже ночью, но у него опять был сон — тот самый сон. В нём ничего не менялось, всё шло по обычному, приятному сценарию: секс, тёмные злые глаза, насмешка в конце вместе с обещанием «наконец найти». Ещё мужчина с вишнёвыми глазами сделал то, что отозвалось у Эванса ярким фейерверком в груди. Он рассмеялся.
А всё из-за того, что у Эванса наконец вышло осмысленно действовать, хоть и немного. Он просто перевёл взгляд не своих глаз на этого мужчину с белой кожей и чуть прищурил чужие веки, когда тот пообещал «найти».
— Я знал, что мне не кажется, — веселился обладатель вишнёвых глаз, пока его руки ломали хрупкую грудную клетку. — Знал! Я найду тебя, кем бы ты ни был. Ты идеально подходишь… идеально!
Но сон растаял, прошла ночь. Реальность оказалась немного иной, чем Эванс помнил: не было насмешничающего Малфоя, его приказов о помощи, его издёвок и почти родных ухмылок. Ничего не было. Драко словно потерял свою яркость и поганый характер, что немного заинтересовало Эванса.
Не настолько сильно, чтобы начать следить за Малфоем. Но достаточно, чтобы вымести из головы Эванса сонную одурь и зажечь искру любопытства.
Запах этот, опять же… где Эванс его ощущал — он не помнил, но это точно было что-то важное. К аромату мяты, зубной пасты и смородины, — так пахла кожа Малфоя, — примешивался чужой. Багульник. Терпкий, злой, дурманящий, заставляющий искать его.
Три дня слежки ничего не дали. Эванс даже выбрал себе те же предметы, что и Драко, но ему не удавалось ни сесть рядом с Малфоем, ни встать рядом. Казалось, что тот избегает любой компании кроме своих извечных спутников — Кребба и Гойла.
Забини, когда Эванс спросил его об истоках поведения Малфоя, только пожал плечами:
— Он уже с год такой. Началось всё, насколько я помню, примерно в середине третьего курса. Стал вставать раньше всех, много учится, молчит иногда даже на прямые вопросы — вот уж бестактщина. Потерял на факультете всё влияние… вроде бы, у Малфоев что-то в семье произошло. То ли кто-то умер, то ли появился — не знаю точно.
За информацию Эванс отдарился шоколадом, как посоветовала Лили. Все бы проблемы так легко решались.
Сестра отловила его через неделю настойчивого присматривания к Малфою. Завела в незнакомый закуток, с удобством расположилась на подоконнике и принялась покачивать ногами в белых чулках.
— Ну? Говори.
Эванс не стал делать тайны из собственного поведения, и уже спустя пять минут монолога был остановлен Лили.
Та достала из сумки сахарное перо и принялась его обсасывать.
— Ты, знаешь ли, так же за Уизли шатался, мой дорогой братец. Может, дело в этом?
Эванс нахмурился и приложил руку к медальону, что так и висел у него на груди. Затем поднёс железный кругляшок к носу и втянул воздух.
Металл пах багульником. Сильно. Сладко. Дурманяще.
— Надо было целую неделю на это терять, — проворчала Лили, заметив просветление на лице Эванса. — Сразу бы пошёл ко мне, и всё.
— Я не хотел… повторения.
Сестра сразу поняла, о чём он. Потёрла шрам на лице, — к нему никак не могли привыкнуть окружающие, — потом показательно фыркнула.
— Это было хорошее приключение, несмотря ни на что, дорогой братец. Так что не волнуйся. В конце концов, у меня в палочке шерсть оленя Санты, что мне сделается?
Она некоторое время посидела, догрызая перо. Эванс терпеливо ждал: судя по лицу сестры, та о чём-то активно думала.
— Знаешь, — наконец изрекла она, — а я тебе помогу. Всё равно в замке делать нечего. Я даже домашку начала писать!
На это Эванс тихонько хмыкнул. После своего путешествия Лили внезапно начала учиться — и много. Как она сама говорила, она не хотела «повторения». Но не уточняла, что она имеет в виду. Поэтому программу школы за год лечения она прошла практически до седьмого курса, и на четвёртом ей закономерно стало скучно.