Затем она увидела Лили и почему-то очень сильно побледнела.
— Лили? — неуверенно позвала миссис Дурсль. — Это ты?
Лили чуть склонила голову, но отвечать не стала. В её планах не было общения с интересующей её женщиной, только не сегодня.
Поэтому она крутанулась на месте и исчезла из городка Литтл-Уингинг, чтобы появиться совсем рядышком с хибаркой Хагрида. Именно у полувеликана Лили договорилась встретиться с Эвансом после того, как они доделают все свои дела.
В доме Хагрида её ждали каменные кексы и самый вкусный в жизни Лили травяной чай. На этот раз не в огромных глиняных кружках, а в тонких, очень красивых кубках.
С недавних пор Хагрид начал их коллекционировать. Его небольшая хибарка уже стала похожа на дом заядлого любителя посуды: кубки встречались под кроватью, у стен, в углах, на подушках и на диване, около остальной посуды, даже в зачарованном холодильном шкафчике.
— А тебе не многовато кубков будет? — обалдело спросила Лили, увидев всё это великолепие. — Ты столько жидкостей не пьёшь, сколько у тебя теперь посуды.
— Ну, эта, того-этого… Лилька, нравится мне всё это дело, понимаешь? Они такие… красивые!
Лили понимающе покивала, но кубок с чаем поставила на стол очень осторожно. Мало ли какая мания появилась у её друга по переписке, лучше уж проявить аккуратность к предмету обожания.
— Ты, эта, того-этого, прости за запах… мне директор, — великий человек! — сказал, что у меня тут пахнет не очень хорошо, тухлым мясом. То ли крыса сдохла где, то ли ещё что…
Лили безразлично пожала плечами.
— У меня брат и похуже пах, так что мне всё равно. Если честно, я сначала даже не обратила внимание на запах.
— А брат-то твой, он, эта, где?
— Кто его знает? Скоро подойдёт, мы на двенадцать договаривались.
Хагрид понятливо покивал, но почти сразу скривился и схватился за шею. На вопросительный взгляд Лили только отмахнулся:
— Да так, мелочь одна в лесу задела под бородой, ничего страшного. Вы с браткой только эта, до шести-то управьтесь, другие же школы приедут. Ну, для Турнира. Ты же знаешь про Турнир?
— Все знают про Турнир, — ворчливо откликнулась Лили. — И что сегодня прибудут ученики из других школ тоже. Не волнуйся, мы с Эвансом успеем их посмотреть. Хотя что там смотреть — не пойму.
— Говорят, что французы прилетят на крылатых конях размером с молодого дракона. Ух, будет зрелище!
Лили закатила глаза. Хагрид сел на своего любимого конька, и теперь рассказ про животных сможет прервать только Дамблдор, — великий человек, по мнению лесника, — или какой-нибудь столь же редкий зверь.
Пока Лили слушала лекцию от Рубеуса, Эванс стоял около могилы Эвелины и смотрел на надгробную фотографию. Тридцать первое октября всегда было для него особенным днём, когда он ощущал более широкий спектр эмоций; в этот раз он понял, что такое скорбь и даже немного, — совсем чуть-чуть! — поплакал над могилой близкой ему когда-то старушки.
К счастью, он успел выразить свою благодарность мисс Оллсандей и взять чувства под контроль до появления своего давнего знакомого. Безликий всегда немного странно реагировал на любое проявление эмоций, словно не понимал их до конца.
— Юный Мастер. Рад тебя видеть.
— Я тоже. Наверное…
Стоять рядом с безликим в день, когда эмоции обострены и почти нормальные — жутко страшно. Беловолосый, словно чувствуя этот подсознательный ужас, был на удивление весел и добродушен, даже растрепал волосы Эванса небрежным жестом.
— Мне нравятся твои пряди. Они как кровь, знаешь?
— А глаза — как смертельное проклятие. Ты говорил в нашу первую встречу.
— Говорил. Пройдёмся?
Погода была пасмурная, но сухая, и Эванс не нашёл причины, чтобы возразить. Ухоженное кладбище, больше похожее на хороший парк, действительно располагало к прогулкам.
Они шли рядом, практически плечом к плечу, хотя Эвансу было немного неуютно от подобного соседства. Это было внутреннее, очень животное ощущение, которое оказалось на удивление сложно подавить. Но у Эванса это вышло, хотя и не сразу.
Безликий перемену настроения ощутил сразу:
— Рад, что ты с этим справился. Таким как ты всегда тяжело быть рядом со мной в пороговый день.
— Пороговый?
— Хеллоуин, Самайн, Зимний день, Лои Кратонг — названий много, суть одна. Грань истощается, мёртвые ходят среди живых, а живые среди мёртвых. Те, что стоят на пороге, просто ощущают себя немного… лучше. Тебе лучше, юный Мастер?
Эвансу не было «лучше», но на всякий случай он кивнул.
— Ты не мёртв и не жив, — продолжал безликий. — Больше мёртв, конечно, но всё-таки ещё и жив. Сложное совмещение энергий, вызванное нашим договором, не даёт тебе ни жить нормально, ни умереть по-человечески. Помнишь суть нашего контракта?
Эванс снова кивнул.
— Отлично. Теперь забудь всё, о чём мы договаривались — это больше неактуально.
— Почему?
— Ты обещал мне, что найдёшь для меня в мире живых три вещи. Я нашёл их все, не без твоей помощи, но всё же нашёл сам. Поэтому наш договор мне больше не нужен.
Они прошли ещё немного в молчании; Эванс мучительно размышлял об услышанном.
Они договаривались о том, что Эванс найдёт для безликого три вещи: бузинную палочку, мантию-невидимку и чёрный особенный камушек. Если безликий нашёл их сам, то Эванс ему действительно не нужен — такое существо как беловолосый в состоянии самостоятельно собрать их у одного человека.
Выходило, что Эванс был уже не нужен безликому…
— Но я ещё жив.
— Жив, — кивнул безликий.
— Значит, я тебе всё ещё нужен.
— Нужен.
Ещё немного тишины, прерываемой только далёким пением птиц.
— Ты мне ещё потребуешься, — повторился безликий, — потому что мне нужно не только собрать те вещи, о которых я тебе говорил, юный Мастер. Есть ещё кое-что, с чем мне не справиться самостоятельно.
— Что это?
Безликий остановился, Эванс вместе с ним. Беловолосый долгое время смотрел на редких посетителей кладбища: девочку со множеством пирсингов на лице; рыдающую беременную женщину; прогуливающуюся, как и они сами, старушку с копной седых волос.
Эванс тоже смотрел на этих людей. Затем его плеча коснулась несомненно женская рука — холодная, как кусок льда.
Он обернулся. За его спиной стояла женщина — очень красивая, с чёрными глазами и волосами и самой белой кожей, что Эванс когда-либо видел, в длинном чёрном платье и плотном шерстяном плаще, какие обычно описываются в сказках. Безликого рядом уже не было, он просто растворился в воздухе, едва эта женщина появилась.
Она была красива и нереальна как картинка.
От неё пахло могильником и сырой землёй.
Она лёгким взяла Эванса под локоть и повела его дальше.
— За всё время у меня было только три ребёнка, — начала она низким приятным голосом. — Я не давала им имён, потому что имён у них много, по нескольку на каждую их жизнь, но я дала им эту жизнь, выпустила из своего чрева. Ты знаешь моих детей как Антиоха, Кадмуса и Игнотуса.
— Братья из сказки?
— Братья из сказки, — согласно кивнула она. — Я родила их в одно время, но обычно они жили отдельно друг от друга. В описанную в сказке жизнь они встретились, хотя это было почти чудом. Антиоху было семьсот, Кадмусу четыреста, Игнотусу всего один век — я могу пропускать только одного ребёнка за раз. Почтенный возраст для нынешних магов, однако мои дети могут жить столько, сколько они того захотят. Уходить или нет — только их решение.
Они шли мимо могил. Под её ногами гравийные дорожки рассыхались практически в пыль.
— Они встретились на границе миров, застряли там, как и ты, только с другой стороны. Ты не жив, они были не мертвы. Я не буду тебе рассказывать эту историю, она не так важна… важно другое. Другой. Кадмус, мой младший сын.
— Разве он не средний?
— Только в ту жизнь, что он носил это имя. Так-то Кадмус — младший из моих сыновей и, как сказали бы нынешние врачи, недоношенный. У него пылкая, яркая душа, которая способна, к моему горю, на различные безрассудства. Он решил родиться раньше, чем ему было положено — и родился, хотя я уговаривала его подождать ещё немного в моём чреве… я поддалась на его уговоры и выпустила в этот мир раньше времени. Моя ошибка.