На этот раз она замолчала так надолго, что Эванс было решил, будто она не собирается продолжать свой рассказ. Но нет; черноглазая собралась с духом и вновь заговорила:
— Одно дело, если рождается ребёнок с цельной душой, но недоношенным телом. Это не так страшно, он или пойдёт на перерождение, или всё-таки будет жить. Но другое — если недоношена, недоразвита душа. Это печальное зрелище, юный Мастер, очень печальное. Такая душа не способна развиваться и познавать уроки, что даёт ей судьба. Проще говоря, каждое своё воплощение такая душа будет страдать, потому что начнёт проживать одни и те же ситуации. При этом душа не сможет понять, что же не так и как выйти из этого заколдованного круга… как итог — душа начнёт страдать. Мне жаль, что я поняла это слишком поздно, буквально несколько столетий назад. Кадмусу не пришлось бы терпеть… столько.
— Отчего он страдает?
— Несчастливая любовь. Самое страшное проклятие, которое только может быть.
Эванс бы поспорил: одна или две неудачных интрижки были не так страшны.
Черноглазая это заметила и понимающе усмехнулась:
— Милый ребёнок… я не говорю о любовных отношениях между партнёрами. Я говорю о несчастливой любви в общем. Нет любви матери, нет любви общества, нет друзей, нет детей, нет даже питомца. Это страшно, юный Мастер, жить в мире, где совсем нет хотя бы капельки любви для тебя… или же где тебя любят, где любишь ты, а потом ты лишаешься этого чувства и людей, что любят тебя — в одно мгновение. Душа не справляется.
Эванс представил и тотчас ужаснулся. Раньше, до приюта, у него никого не было — и это было страшно. Теперь же, внезапно, он оброс привязанностями: Лили, Сириус, Малиновка, даже Северус и Драко — все они замечали его существование и по-своему проявляли своё расположение.
Если бы он лишился всего этого в один момент… он бы не справился. Сошёл бы с ума от ужаса осознания.
— Вижу, ты понял, юный Мастер.
— Зачем ты мне это рассказываешь?
— Просто чтобы ты знал. Я потеряла душу своего ребёнка столетия назад — он сошёл с ума от горя и обернулся животным. Душа пропала. Она продолжила перерождаться у других женщин, продолжила страдать, стала бояться меня — собственной матери, пусть и Смерти… она прячется. И я не смогу её найти без твоей помощи. Не смогу собрать все частички, ведь мой ребёнок постарался уйти от меня… Но ты сможешь, ты найдёшь. Ты уже ищешь её, пусть и не осознаёшь этого…
— Медальон?
— Медальон.
Эванс сжал в кулаке своё сокровище, ощущая, как бьётся чужая жизнь в ладони. Теперь он знал, что это кусочек души — и подобное знание сделало медальон ещё более ценным для юноши.
Он остановился и посмотрел на Смерть.
Она посмотрела в ответ.
— Ты заберёшь его, когда я соберу все части, верно?
— Верно.
— Ты, — Эванс замялся, — ты убьёшь его?
Смерть тихо рассмеялась и нежным, материнским жестом пригладила красные пряди юноши.
— Мой дорогой Мастер… не всё кончается смертью. Иногда мой приход — это всего лишь начало чего-то большего.
— Не убьёшь?
— Не убью.
— Тогда я помогу тебе.
Она улыбнулась. Улыбка эта была намного теплее, чем у безликого — и при этом намного опаснее.
На кладбище резко похолодало; редкие посетители поспешили разойтись по своим живым делам и дать мёртвым насладиться своим покоем. Мимо аккуратных одинаковых надгробий плыла громадная фигура в чёрном балахоне.
Эванса при виде этого призрачного существа пробрала дрожь. До самых костей. Черноглазая на его появление не обратила совершенно никакого внимания.
— Я… благодарна тебе, юный Мастер. А потому, — Смерть щёлкнула пальцами, и пугающая Эванса фигура рассыпалась прахом; остался только чёрный рваный плащ, — я подарю тебе кое-что очень, очень полезное.
========== Глава 9 ==========
— Лилия? Рад видеть.
— И я тебя, Виктор. Как поживает ваш корабль?
— Спасибо. Он хорош.
Лили смешливо фыркнула. Крам только начал по-серьёзному учить английский язык, и такие забавные казусы происходили очень часто. Иногда было просто смешно, иногда ещё и немного стыдно — когда Крам назвал Лили, к примеру, гёрлфрендом. Пришлось объяснять болгарину, что это слово имеет несколько другой окрас, не просто «девочка-друг».
С мировой квиддичной звездой Лили познакомилась в первый же день пребывания учеников Дурмстранга в Хогвартсе. Просто Крам сел рядом с Эвансом за стол Слизерина, а Лили по привычке пошла ужинать к брату. Пришлось Виктору двигаться.
К тому же, Лили признавала, что она была несколько… груба с Виктором, когда просила его подвинуться. Точнее говоря, она просто приказала ему это сделать; тем удивительнее было, что Крам безропотно послушался и отсел, даже не зная, что именно Лили от него потребовала — не знал тогда языка. Видимо, не ожидал такого недружелюбного тона от мелкой тощей девицы.
Этот инцидент почему-то засел у Крама в памяти, и он начал искать встречи с Лили. Сама Эванс этого сначала не понимала, а как поняла — не стала препятствовать. Ей с самого начала года хотелось разбавить свой круг общения, но с хогвартскими учениками это сделать оказалось неожиданно сложно: Лили за глаза окрестили несчастливым другом, несущим только смерть всем своим знакомым.
Крама не испугало даже это, и Лили решила дать болгарину шанс. Если всё будет хорошо, то почему бы не завести ещё одного друга по переписке, а если плохо… что же, в конце года Виктор в любом случае уехал бы в свою школу.
— Ты обещал… обещала мне экскурсию. Я верно сказал?
— Верно, верно… ну, раз обещала, то пошли, покажу что знаю. Я сама-то здесь всего год провела.
Крам посмотрел на неё из-под кустистых бровей.
— Ты же на четвёртом году обучения?
— Так получилось. Ну, что у нас тут… о, третий этаж, тут держали кербера. Ну, знаешь, страж мёртвых, всё такое. Хотя изначально, — я говорю про совсем начало, сразу после постройки замка, — в этой комнате хотели хранить оружие, а вон в той — доспехи. Видишь крючки на стенах? Они для кожаных доспехов. Потом-то их стали использовать для того, чтобы подвешивать учеников. Ну, телесные истязания-наказания и всё такое…
Крам только удручённо покачал головой. Лили рассказывала ему такие ужасы про восхваляемый Хогвартс, что иногда хотелось то ли повырывать себе все волосы на голове, то ли просто тяжело застонать от грязных и неприятных фактов. Виктор не знал, выдумывает ли Лили всё, о чём говорит, — он не находил подтверждения её словам ни в одном источнике, — но почему-то девушке хотелось верить безоговорочно. По крайней мере, насчёт Хогвартса.
Они обошли весь третий этаж. Лили коротко рассказывала о доспехах и картинах, про которые она знала — далеко не обо всех, но очень интересно. На лестнице, ведущей на второй этаж, Эванс в нерешительности замерла.
— Что-то не так? — спросил Виктор.
— М, да. Не так. Забыла, что сюда нельзя.
— Нельзя? Почему?
Лили покусала губы, похмурила брови, и вдруг улыбнулась — будто пасмурное небо внезапно выпустило луч солнечного света. Виктор на эту улыбку немного растянул собственные губы. Он вообще редко улыбался, отучили: менеджер считал, что ему поразительно не идёт расслабленное, весёлое выражение лица.
— Ладно, если нельзя, но очень хочется… В этом коридоре умер один из преподавателей замка, года два назад. Всё до сих пор не убрали.
— Столько времени? — удивился Виктор.
— Там непросто… пошли, посмотрим. Я сама здесь ещё не была, если что, только со слов других знала, что там. Теперь хоть посмотрю.
Они прошли лестницу и один коротенький коридор, затем Лили раздвинула сложное плетение сигнальных и запрещающих чар с такой лёгкостью, будто просто отодвинула со своего пути занавеску; Виктор от подобного проявления волшебства тяжело закашлялся. Не привык он к такому откровенному, естественному могуществу.