С госпожой Кэнэктой посланник познакомился без малейшего воодушевления, а ладонь ей целовал с известной гадливостью. Живым людям — в отличие от вынужденно живых карликов — нет оправдания. Уж они-то могли легко обратиться в мёртвую элиту мира — но не сделали это (конечно, из-за характерной для людей варварской тупой ограниченности). Вот к дочери великого мертвеца Цилиндрона не применимы обычные мерки; она и отвращения-то, если разобраться, не вызывает, только одно удивление. Другое дело — её корова-подруга, которую Чичеро сразу невзлюбил: тут уж, поди, все возрастные рамки пройдены, почему она ещё не мертва?
— У меня — индивидуальная непереносимость омертвляющих бальзамов, — предупредила его вопрос госпожа Кэнэкта, — Это моя трагедия. Я не смогу войти в посмертье, мне всего-то и осталось — весело прожить хоть эту жизнь, — и она повела так и не соблазнившими Чичеро обнажёнными плечами.
А Лулу Марципарина Бианка уже тянула Чичеро и Кэнэкту в дальний угол зала — знакомить с великаншей Клюп из замка Окс, что на Клямщине.
Сперва Чичеро следовал за дочерью Цилиндрона из одной лишь вежливости: не слишком-то красиво напрямик отказываться от общества привлекательной, пусть и живой, женщины, не ждут такого нарушения этикета от элитных посланников Смерти, сразу заподозрят неладное. Конечно же, тот круг гостей симпозиума, с которым его знакомила Лулу, представлял для Чичеро мало интереса. Посланник сказал бы, что почти каждый из них зря существует на свете. Были тут и живые и мёртвые, но мёртвые — мало чем лучше живых, народишко пустой и погрязший в грубых варварских удовольствиях и науках. Чичеро на этом представительном симпозиуме следовало завести совсем-совсем другие знакомства. Необходимые. Требуемые возложенной на него миссией.
Слуги, сгибаясь под ношей, вносили в зал резные мраморные стулья особо тонкой бегонской работы и расставляли, создавая несколько широких кругов для беседы по интересам. В один из этих кругов устремились ростовщики, предводительствуемые Карамуфом, и всякие торговцы, в другом уселись вояки во главе с Оттом; самый большой круг объединил некромантов с бальзамировщиками. Великаны, для которых все эти стулья были маловаты, помещались на коврах, расстеленных на полу. Многие, впрочем, не вошли в занятую стульями часть зала, а продолжали общаться, хаотически перемещаясь между колоннами, уединяясь у фонтанов, забиваясь в углы. В эту-то подвижную часть гостей симпозиума и был втянут своими спутницами Чичеро. Напрасно он надеялся присмотреть себе в центральном круге удобное место.
Когда особенно громкий удар в гонг возвестил о начале интеллектуальной части симпозиума, и высокоучёный некромейстер Гны начал свою мудрую речь, Чичеро решил, что провёл с дочкой воеводы достаточно времени, и имеет хороший повод откланяться. Но не тут-то было.
— Я вас не отпускаю, посланник, — прямо сказала Лулу Марципарина, а госпожа Кэнэкта с заговорщической улыбкой загородила ему проход пышной грудью.
— Почему же вы не хотите меня отпустить, госпожа Бианка? — с несколько принуждённой улыбкой произнёс Чичеро.
— Мне ведомо будущее.
— И что же будет в будущем? — вежливо поинтересовался Чичеро.
— А то, что мы с вами будем любовниками, — просто сказала Лулу, — И вы станете моим первым мёртвым мужчиной. Первым настоящим.
— То есть?
— Первым, кто дерзнёт и сможет удовлетворить мой давний интерес к мёртвому телу.
— Ваш интерес к мёртвому телу?
— Я никогда не была с мёртвым, — с искренней печалью проговорила Лулу. — Сами посудите, может ли меня это не угнетать?
— Что ж, вероятно, — пробормотал Чичеро, с досадой пытаясь сообразить, какой реакции может требовать этикет на такую откровенность дочери мертвеца высшего ранга. Нет, этикетные правила, кажется, не были рассчитаны на подобные случаи.
— Что вероятно? Уж не думаете ли вы, посланник Чичеро, что раз я — живая, то не способна привлечь внимание мёртвого мужчины? Что он предпочтёт мне своих облезлых мёртвечих?
Нет, Чичеро такого не думал. Если говорить начистоту, то мёртвые женщины уж точно не могли соперничать в привлекательности с живыми — даже просто потому, что живые моложе. И намного моложе — Чичеро понимал, почему. Чтобы согласиться перейти в посмертие, женщине нужно задуматься о смерти. Превращаться в мертвеца в цветущую пору юности мало кому хотелось, ведь бальзамирование, строго говоря, многих весьма не украшает; обряд всё откладывался, и совершался лишь к тому моменту, когда женщина сама понимала, что основательно постарела.
Старость в здешнем мире подстерегала живых людей уже годам к сорока; редко кто из них доживал до пятидесяти, уподобляясь героям давних легенд. А вот посмертие позволило легендарных героев далеко переплюнуть. Тем-то и мило оно людям, что через принятие Смерти отодвигает как можно дальше смерть с маленькой буквы. Но все-таки важно заранее подумать: в каком возрасте отодвигать?
Женщины часто не успевали заранее подумать, спохватывались уже едва живые. Бальзамирование, конечно, предотвращало дальнейшее разрушение тела, даже слегка «омолаживало». К этому моменту, однако, свежесть и красота уходили безвозвратно. Бальзамы вдобавок притупляли ощущения, гасили плотскую страсть. Не удивительно, что сверстники-мужчины обычно искали развлечений с живыми женщинами. Ну, и живые женщины к их ухаживаниям, как правило, были лояльны.
Пока смущённый Чичеро отделывался односложными малозначащими репликами, Лулу Марципарина Бианка заходила всё дальше по скользкому пути страстных откровений, и не в силах посланника Смерти было её остановить.
— Я знаю силу своей привлекательности. И знаю, что не будь я дочерью Умбриэля Цилиндрона, мёртвые воздыхатели ходили бы за мной табунами…
— Охотно верю, — бормотал Чичеро.
— У них так и играют бальзамы, стоит им только меня завидеть. Половина цанцкой аристократии тянется ко мне, мечтает когда-нибудь прикоснуться. Но отец мой против; он не желает моих отношений с мёртвыми, опасается, что мой избранник заявит претензии на его место. И в Цанце все это знают, и боятся его гнева, поэтому до сих пор никто из местных мёртвых женихов не отважился ко мне подойти. Мерзкие трусы!
— Угу, трусы, — соглашался Чичеро, всё более запутываясь. Уж ему-то, как посланнику Смерти, выказывать трусость вроде бы не пристало, а всё шло к тому, что его отказ вступить в близкие отношения с дочерью Цилиндрона в Цанце будет расценен именно как трусость. А отказать придётся; это неизбежно, раз уж у тебя вместо мёртвого тела, о котором так мечтает наивная девушка, под плащом сидят три живых карлика из Отшибины. И угораздило же его так не вовремя повстречаться этой чувственной красавице!
Чичеро грустил, а Марципарина хвасталась:
— Вы не подумайте случайно, что я девственница, и ничего не умею. Мне, как-никак, уже тридцать один, и я дочь самого Цилиндрона, который для своих детей ничего не жалеет. У меня есть личный замок для удовольствий, которым я не пренебрегаю, и в нём меня круглосуточно ждёт более сотни специально обученных красавцев — живых наложников, в большинстве своём выписанных отцом из Карамца. Но отношения с живыми мне прискучили.
— Ну ещё бы! — представил какую-то свою собственную картину Чичеро, погружаясь в пучину сожалений — по потраченному времени, по утерянной свободе, по упущенным шансам. Ну что стоило этой Марципарине Бианке отыграться за свою скуку в отношениях с живыми любовниками на каком-то другом заезжем мертвеце, ну хоть бы на том втором посланнике Смерти, который также присутствует здесь, на цилиндроновском симпозиуме…
— Я жажду настоящих близких отношений, а не вышколенности и рабской повинности, — продолжала Лулу, глядя в упор на посланника своими серьёзными глазами, — И не той натянутой дружбы, которую мне предлагали аристократы Цанца: я уже давно призналась себе, что мне надобно иное: я желаю заполучить мертвеца в себя, ощутить в себе его леденящее семя (ведь так о нём пишут в романах!)…
— Ой, я так боюсь мертвецов! — мечтательно воскликнула госпожа Кэнэкта, — У них такие холодные руки! И ноги.