Вождь, в воодушевлении потрясая топором, говорил патриотическую речь, смысл которой слабо доходил до Флютрю. Речь его не особенно заражала, поскольку он сам к Великому народу не принадлежал. Правда, он считал себя сочувствующим, но, увы, сегодня не мог вполне слиться с карликами, столь вызывающе возвышаясь над их макушками.
По завершении своей речи вождь, а с ним и все зрители повернулись к Флютрю. В этот момент некромант заволновался особенно сильно, даже подзабыл давно заученные ритуальные фразы — и засуетился, пытаясь под взорами тысяч карликов незаметно подсмотреть в рукав. Но он овладел собой, величаво расправил плечи и, постепенно отвлекаясь от живых карликов, обратился к извлечённым из Костехранилища останкам их давних предков. Общаться с останками ему было гораздо спокойнее; в диалоге с ними главным был он.
— Восстаньте, кости! — призвал главный некромант, и кости нехотя встали.
Живые карлики ожидали их восстания с нетерпением, но всё же шевеление костной груды на огромной импровизированной арене их более чем впечатлило. Страх, ужас, любопытство, радость, гордость и вдохновение витали в воздухе; холодный дождь, который лил на протяжении всей церемонии, казалось, больше никого не охлаждал.
Шевелящиеся кости, находя своих, объединялись попарно, соединялись в более сложные конструкции. Они искали возможности сложиться в целостные костяки, единственно в которых им и удалось бы вполне восстать — выполнить приказ некроманта.
Глядя на процесс объединения, Флютрю первым заметил странность, которая для остальных собравшихся стала явной добрых полтора часа спустя — когда восставшие скелеты выстроились в шеренги перед вождём. Сделанное открытие вряд ли могло помочь избежать опасности провала всего предприятия, но Флютрю поспешил посвятить в него Занз-Ундикравна. Тот тоже прекратил упиваться ярким впечатлением, произведённым на собравшихся, и пристально всмотрелся в кости. Да, так и есть…
Пока они лежали под сводами Костехранилища, пока их переносили, это были кости себе и кости, но теперь, когда они восстали, когда из них возникали цельные скелеты, обнаружилась неожиданная деталь: добрая треть костяков поднялась в полный человеческий рост.
— Откуда здесь… эти? — пробормотал вождь.
— Похоже, часть костей была взята из каких-то других источников, — шепнул Флютрю. — Не все из них являются жертвами того голода.
— А можно как-нибудь… отделить, что ли, наших от не наших? — поинтересовался великий вождь.
— Я попытаюсь, — пообещал некромант.
Пока продолжалось объединение костей, главный придворный некромант Отшибины пытался доступными ему средствами решить эту задачу, но костяки разного роста всё так же стояли в единой куче и давали понять, что не хотят разлучаться. Если и не были они знакомы при жизни, то очень долго они пролежали вместе. И если среди карличьих скелетов таки были жертвы неотомщённого голода, то и они отнюдь не держали зла на скелеты рослых соседей.
— Точно ли это те скелеты, которые свозились в Дыбр после массового голода? — спросил Флютрю.
Вождь, разочарованный не меньше его, кивнул.
— Но не мог ли их кто перепутать или подменить? Может, где-то в другом месте есть настоящие? — не унимался некромант, заставляя вождя задуматься.
— Конечно, — промолвил тот наконец, — ведь голод был бедствием нашего народа, нарочно подстроенным злокозненным Живым Императором, подавись он пареной репой. Он мог нам и неправильные скелеты подсунуть. Но настоящие теперь искать поздно. Мы должны справиться с этими!
Призадумавшись, Флютрю пришёл к выводу, что невольно и неразумно подсказанная им вождю версия с диверсантами, нарочно подменивающими кости, никак не выдерживает критики. Куда вероятнее, что посторонними костями досыпали верную кучу сами карлики, стремясь к созданию более яркого впечатления о масштабах трагедии у посетителей Костехранилища. Но вряд ли с этой более логичной версией согласятся присутствующие; скорее, они примутся искать иноплеменных диверсантов…
Взволнованная толпа, которая во всё время беседы вождя с некромантом восторженно скандировала: «Ун-ди-кравн!», — приметив, наконец, чуждые костяки, несколько поутихла.
Внятного объяснения присутствия чужаков среди жертв карличьего голода вождь дать не мог. Поэтому он разразился зажигательной (но слишком уж долгой) отвлекающей речью.
И вновь (как это уже было в случае со Штонгом), Флютрю несколько струсил и почувствовал, что подвёл своего вождя. Обнаружив, причём публично, перед всеми собравшимися, что далеко не все костяки здесь принадлежат карликам, он подвёл Занз-Ундикравна столь сильно, что тот имеет полное право выдать его толпе в качестве виновника подмены. Ведь кто будет разбираться? Флютрю — далеко не карлик, это хорошо заметно по росту…
Ему было просто-таки неудобно за рост некоторых жертв катастрофы Великого народа. Такое же неудобство им читалось и на лице вождя, а также на лицах очень многих из собравшихся. Лица словно шептали этим скелетам-переросткам: ну как вам не стыдно, кости, принадлежать иной расе? Вы же — достояние нашего народа! Пригнулись бы хоть, что ли? Но кости не подчинялись мысленным командам, данным исподтишка.
Вождь так и не стал жертвовать своим придворным некромантом. И не из какого-то там благородства (он же не посланник Смерти, в самом-то деле), просто этот некромант был ему ещё нужен, а другого ему, похоже, было не достать. Потому-то вместо того, чтобы открыть охоту за инородцами, покусившимися на самое святое — на подлинный материал Костехранилища, Занз-Ундикравн предпочёл и сам «не заметить» скелетов-переростков, и других присутствующих склонить к тому же. Он проигрывал в искренности своего предприятия, но кто сказал, что она обязательна в исторических событиях такого масштаба?
Флютрю, выполнив свою — некромантскую — часть общей задачи вождя, поспешно ушёл в тень. Он протолкался к оцеплению, что стояло у серых скал, и здесь сел на землю, чтобы не слишком выделяться ростом. Он был на подхвате — на тот случай, если вдруг зачем-то понадобится вождю, но уже вышел из всеобщего фокуса внимания.
С поднятыми скелетами теперь говорил вождь. Надеясь подпитаться их давней ненавистью к виновникам их мучений, Врод Занз-Ундикравн вызывал их на диалог, но собеседники внимали ему с полным равнодушием.
— Помогите мне, кости, и я отомщу за вашу смерть всем ныне живущим врагам Великого народа! — восклицал вождь.
— Как скажешь! — безразлично отвечали далёкие от его проблем кости…
Чем далее, тем яснее становилось, что затея вождя грозит обернуться фарсом. Обитатели Костехранилища, казалось, растеряли всю ту злобу, которую должны были затаить и передать потомкам. Они с готовностью отвечали на вопросы, и по их ответам становилось ясно, что пусть и не все из них, но многие — действительно жертвы того памятного голода.
Оказалось, причём, что голод покосил не одних лишь карликов, и присутствие в Костехранилище человеческих костяков можно признать оправданным. Вот о виновниках своего голода поднятые карличьи костяки единого мнения не имели. Идея о виновности Живого Императора, настойчиво внушаемая им вождём, вызывала уклончивый ответ: «Как скажешь!», зато куда непримиримее жертвы высказывались о своих соплеменниках, которые им вовремя не протянули руку помощи.
Когда Занз-Ундикравн выбился из сил с его разрешения к диалогу с предками подключились вожди и старейшины рангом пониже, имён которых Флютрю не знал. Они тоже задавали вопросы, наводящие на актуальные темы мести, и тоже очень быстро теряли весь свой пыл.
— Чёрт знает что! Зачем мне такие предки, которые меня не поддерживают! — рявкнул какой-то молодой и горячий вождь с Юго-Западного Серогорья, и, кулаком вмяв своему собеседнику костную ткань промеж глазниц, в великом расстройстве удалился.
Сказать, что поднятые кости пострадавших предков разочаровали их незадачливых потомков — значит, ничего не сказать. Они просто уничтожили этих потомков, выпотрошили их идеалы, поставили костяной ногой подножку на самом взлёте. Карлики-то, отправляясь к Дыбру, брали с собой лучшее оружие и мешки для вероятной добычи. Никто из них не думал, что после сегодняшнего дня отшибинские поселения ненавистных им живых людей вновь уцелеют!