"Крэкс- пэкс- фэкс!" - кольнуло в голове у него, как только она вошла в вагон. Сверилась с номером места в билете, встретилась взглядом с Виталиком и, кинув свой рюкзачок под раскладной столик, села и уставилась в окно. Из-под распущенных волос доносилась музыка (что-то упоительно бьющееся), ее лицо, как в зеркале, - на оконном стекле - скулы движутся, тонкие губы сжаты. Время тянется, глядя в окно, кажется, будто оно совсем остановилось. Или даже не начинало свой ход.
После, устав, наверное, от бесконечной череды деревьев и опор ЛЭП, она нырнула под столик и достала из своего вещь-мешка книжку (стихи Верлена) и яблоко - немного червивое и все же.
- Пастернака?
- Нет, Верлен.
- Я имел в виду перевод...
Хорошенькими белыми зубками она вгрызлась в мякоть. Родинка над верхней губой, чуть вздернутый нос и шрам, едва заметный над бровью. И так вот, поджав под себя ноги, она еле уловимо раскачивалась из стороны в сторону сообразно движению всего поезда, читала, слушала и не проронила больше ни слова до самого конца пути. Внутри будто что-то разбивалось.
Виталик лежал в наполненной горячей водой ванной, глядя на дыру вентиляционной шахты в стене под самым потолком. Ничего. Паутина внутри шевелилась от сквозняка. Он закрыл глаза и попытался представить девчонку, модель из рекламного ролика, того, где шоколад превращается в покрывало, и даже свою любимую актрису - Пипе Пибо (прекрасную дочку оборотня из сказки братьев Гримм), которая всегда вызывала у него ни с чем не сравнимое ощущение разливающегося тепла, возникающее внизу живота. Но очаровательное личико вдруг ужасным образом сморщивалось как плавящийся полиэтилен, а блестящее тело покрывалось коростой. И ничего не случилось. И снова свет на желтоватых стенах, и с краю - паутина.
Он вытерся насухо. Посмотрел в зеркало и вышел. Почему столетние стихи пьяницы и яблоко? Виталик поднял апельсин, положил на прикроватный столик и с головой залез под одеяло. "Голова - пропасть. Ничего." - он уснул.
И снилась ему старая комната, его детская, заменявшая когда-то маленькому Вите весь мир. Тусклый свет лампы, дышащий на ладан проигрыватель грампластинок и стол, стоявший возле окна, в котором сиял уличный фонарь. Из ночной черноты свет его выхватывал падающий на дорогу большими хлопьями снег.
"Ничего на свете лучше нету..." - запел проигрыватель, как только она опустила иголку на пластинку. Та самая, из поезда, - прошла через всю комнату к книжной полке, постояла немного, будто выбирая, взяла и тут же, не открывая, поставила книгу обратно.
- Это ничего, что ты здесь, - сказала она, забравшись на кровать с ногами, - ты интересный, только молчишь все время, - жевательная резинка надулась и лопнула. Она вдруг сгриммасничала, показав язык, улыбнулась и тут же выражение ее лица приняло совершенно серьезный вид. - Раньше, когда я была совсем маленькой, я тоже любила мультфильм про бременских музыкантов и папа на день рожденья купил пластинку со сказкой. Ты любишь сказки? А ежевичное варенье?
Большие серые глаза глядели насмешливо; прикусив нижнюю губу и скрестив руки на груди, она как-будто хотела спросить еще какую-нибудь глупость, но, вместо этого, вдруг резко развернулась и открыла дверь тамбура и тут же столкнулась с проводницей. Так они и стояли, ругаясь из-за оставленного на столике надкусанного яблока: ругались как-то безобидно, даже смешно. И он смеялся. И смеялась она, схватив его за руку и уводя за собой.
- У тебя есть деньги? Нужно купить мороженного, много стаканчиков ванильного мороженного, а лучше - эскимо с лесными орехами, - затараторила она, - и тогда мы сможем в зоопарке накормить его. Он очень любит. Я много раз была. Пойдем.
Медвежонок, встав на задние лапы и, переваливаясь с одной на другую, по-матросски, вразвалочку подошел к отделяющим их прутьям, виновато, по-детски заискивающе посмотрел на нее. Казалось, что он узнал своего давнего друга. "Хорошо здесь".- сказал Виталик и...
...перевернулся на другой бок.
Оконный свет на мгновенье ослепил его. На рядом стоявшем столике, возле апельсина, вибрировал телефон.
- Да.
- Алло, Витя?
- Да.
- Ну как дела? Доехал? С Андреем встретился? Ты его видел? Ну что молчишь-то?
- Ну конечно, мам.
- Ну ладно... - молчание и вздох - ...в университет сходил?
- Нет, мне к десяти.
- Вить,- с укоризной, в сторону - "Вот бестолочь!"- и снова в трубку, - так сейчас же десять!
- У меня время другое, здесь - восемь..
Утро началось как обычно: с неизбежного разглядывания себя сонного в зеркале (просто потому, что оно над умывальником), вдумчивой чистки зубов, с горячего чая с ароматом земляники и бутербродом из черного хлеба и масла на завтрак. В телевизоре ведущий оживленно массировал себе брови ( "Вот так, круговыми движениями шесть раз в день после еды, и вы почувствуете снижение веса уже через неделю..."). Сняв с батареи просохшие за ночь кеды и куртку, он оделся и вышел.
Глава IV
За громко хлопнувшей подъездной дверью (от чрезмерно натянутой пружины) - развернувшаяся вокруг суматоха, всеобщая бестолковость и безучастная торопливость. Осенняя непогода (небо затянуто и вот-вот заморосит дождь) и хаотичное движение людских потоков. Точнее сказать - непогода только усугубила беспорядочность человеческих шагов и шажочков, создавая, тем не менее, вполне сносный пейзаж: слякоть кое-где, чавкающая под ногами, скопления луж и в них — отражения людей, быстро исчезающие под метлами дворников, да в витрине женские сапожки всевозможных фасонов из очередной коллекции "осень - зима".
Таких витрин до метро - два квартала: больших - с чопорными авто, маленьких - с выставленными на всеобщее обозрение красивыми безделушками, всяких. Все это причудливым образом смешивалось с отражениями проходящих мимо людей, точнее - шагающих параллельно друг другу и в противоположные стороны. За ними - важные как английские лорды, скучающие или, напротив, - взвинченные до предела консультанты (в зависимости от размера безделушек и их ценовой категории). Со всех сторон - с многочисленных рекламных растяжек, видеоэкранов, пилларов и стендов, раставленных где только можно - смотрели улыбчивые лица легкоатлетов. Полуголые и загорелые спортсмены, соответствующие всем принятым стандартам красоты и здоровья, в эту пасмурную, дождливую погоду они выглядели не то, чтобы отчужденно... - фантастически. И их бы, разумеется не было, если бы не надвигающийся спортивный праздник: в городе вот уже совсем скоро должно пройти мировое спортивное первенство. Но некстати разладившаяся погода внесла свои коррективы в происходящее и остудила лихорадочно готовившийся город. Проходящие мимо стендов со спортсменами, изнывающими от избытка адреналина и тестостерона, люди по инстинкту еще больше съеживались, и так уже раздраженные начинающимся дождем. Но жизнь, несмотря на холодный, моросящий дождь кипела и, спускаясь под землю, Виталик ощутил это еще сильней.
Метро встретило сквозняками, дующими со всех сторон сразу и гулом огромной массы людей (вернее, просто - массы: разноликой, разношерстной и бог знает "разно-" какой еще). Навязчивый и потому никем не слышимый голос из репродуктора настойчиво повторял об оставленных подозрительных предметах и просил соблюдать правила пользования метрополитеном. Поезда прибывали точно по графику и, заглотнув новую порцию пассажиропотока, тотчас неслись в Центр. Держась за поручень (впрочем, было так тесно, что можно было и не держаться) в Центр мчался и Витя.
Всего каких-нибудь четыре станции: от проспекта Победы до Центральной, - но и этого пути Виталику хватило, чтоб вдоволь набраться тычков и ругани в свой адрес. И все это происходило с такой безучастностью и рутинностью, будто люди толкали друг друга больше из соблюдения должного поведения (мол, как же в такой тесноте да с утра пораньше и не пихнуть никого локтем в бок?!), нежели из необходимости занять место получше. С одной стороны над ним повис долговязый неопределенных лет, но с весьма определенным запахом алкоголя изо рта; с другой же стороны к нему прижало, хоть и не высокого роста, но весьма упитанную тетку, от которой несло таким сильнодействующим парфюмом, что уж лучше б от нее несло перегаром. Целое бесконечное отсутствующее множество снующих и копошащихся под землей, придавленных внутриутробным гулом и тяжестью неестественно яркого света. Виталик не вглядывался в их лица, но смотрел на свое отражение в окне вагона - грустное от чего-то и все же, наверное, приятное.