Да, это было мерзкое, отвратительное зрелище. Но Ивану оно доставило удовольствие.
Отложив двустволку, гость скинул с плеч мокрый армейский плащ, сдёрнул с головы отсыревший картуз и ладонью вытер морщинистое лицо.
— Ну что, студентики? — сказал он, ехидно улыбаясь. — Ничего странного не видели?
Теперь парни узнали его — этот старик приходил вчера на поле, спрашивал что-то про дохлую скотину. Но имя его вспомнил один Димка Юреев.
— Степан Михайлович! Там! Эти! — Димка задыхался. — Они Борисыча нашего убили!
— Точно убили? — посерьёзнев, спокойно спросил старик. — Значит, и он скоро встанет.
— Да что происходит?! — вскричал Иван Панин. — Что тут у вас творится?!
— А ты разве не видишь? — Степан Михайлович прищурился. — У нас тут мёртвые ходят. — Он встряхнул плащ, отжал картуз. Из подвязанной к поясу кожаной петли вытащил здоровенный нож и положил его на стол. Не торопясь, перезарядил двустволку.
Оторопевшие студенты молча следили за каждым его движением.
— Вы шутите, да? — не выдержал Димка Юреев. — Они просто пьяные? Не соображают ничего?
— Это не смешно, дед! — возмутился Серёга Цаплин.
— А и не смейтесь, — разрешил старик и сел на табурет, широко расставив ноги и устроив ружье на коленях. — Вы слушайте сюда, ребятки, хотя времени для разговоров у нас, как бы, уже нет. — Он покряхтел, покашлял, цепко оглядывая собирающихся вокруг парней и девчат, перепуганных, иззябших.
Где-то в тёмных глубинах барака со звоном разлетелось оконное стекло — возможно, последнее во всём доме. Запертая дверь ходила ходуном, лязгал кованный крюк, гремели расшатанные петли, а в щели прихлопа застряли чьи-то толстые серые пальцы, похожие на жирных червей.
— Это покойнички, — спокойно и почти даже ласково сказал дед Степан Михайлович. — Они где-то тут рядом померли, а потом встали и пошли. Ума теперь у них не больше, чем у какого-нибудь зверя. А правильней сказать, что нет совсем. Но вот сила у них, как бы, звериная, и не смотри, что они такие неповоротливые. Если доберутся, навалятся, да вцепятся — не вырвешься.
— Так не бывает, — шепнула бледными губами Марина Хадасевич.
— Не бывает, — согласно кивнул Степан Михайлович. — Но у нас случается. Земля тут, как бы, особенная. Картошку-то видели нашу? Дюжина штук — и ведро с горкой. А ведь мы ни удобрений, ни торфу, ни навозу не завозим — земля сама так родит. У нас бывает — воткнёшь в землю прут сухой, а через три дня глядишь — он корешки пустил и веточки выбросил. Чудо? Ан нет — не чудо, а земли особенное научное свойство. Его изучать даже пытались, но не поняли ничего. Не доросла ещё наука.
— Чертовщина, — буркнул Коля Карнаухов.
— Может и так, — кивнул Степан Михайлович. — Жил у нас поп один, вот он тоже всё про бесовщину говорил. Мол, капище у нас тут прежде было, кровью сильно политое. Только думается мне, что капище здесь не просто так появилось. Земля всегда тут такой была, и в незапамятные времена, вот её и задабривали кровью. И кладбищ в округе нашей сроду не было, своих покойничков мы за пятнадцать километров возим хоронить. Ну а кур там, или кошек, или собак жжём, чтоб они уже не встали.
— Это что же получается? — пробормотал Коля Карнаухов, вспоминая и страшный коровий глаз, и ожившую в маринкином сапоге мышь. — Выходит, от вашей земли любая дохлятина оживает?
— Ну, не любая, — пожал плечами Степан Михайлович, — а только та, что в хорошей, как бы, сохранности. Да и не всегда это случается. Тут то ли звезды как складываются, то ли погода как влияет, то ли воды грунтовые — за тыщи лет никто не разобрал, ну и мы разобраться не надеемся. Бывает, весь год получается спокойный. А бывает, что через месяц — то лиса дохлая собаку загрызет, то мёртвый лось из леса выйдет, то околевшая овца старуху покусает. Ну мыши там, лягушки — это всё мелочи, они сами друг дружку подъедают.
— Да как же вы тут живёте? — ужаснулась Света Горина.
— А неплохо живём, — хмыкнул Степан Михайлович, озабоченно поглядывая то на дверь, то на окошки. — Картоху-то нашу видела? То-то и оно!
Старик встал, накинул плащ, расправил картуз.
— Заболтали вы меня. А ведь я не разговоры говорить шёл, а по делу.
Он вдруг ловким быстрым движением подхватил ружье и широко шагнул вперед — почти прыгнул. Никто понять ничего не успел, а Степан Михайлович уже взвел курки, вскинул двустволку к плечу.
Из кухни на веранду вывалилась черная фигура, заурчала утробно, мутными глазами вперившись в тесную компанию живых людей. Марина Хадасевич взвизгнула, подскочила и, потеряв сознание, опрокинулась навзничь — Вовка Дёмин едва успел её подхватить.