— Он с нашей кафедры, — сказала Марина, глядя на неуклюжего аспиранта и пальцем рисуя на пыльном стекле цветочки и сердечки. — Возможно, на следующий год поедет сюда с новой группой.
— Картошка здесь хорошая, — невпопад сказал Иван, через мутное окно заметив вставшего в отдалении Степана Михайловича. — Дюжина штук — и ведро с горкой.
— Что? — не поняла Светка.
Вовка включил приёмник. На «Маяке» играли «Самоцветы».
— Может, в картишки пока перекинемся? — предложил Серёга.
— А давай, — согласился Иван…
Они отвлеклись от игры, когда автобус, натужно рыча мотором, наконец-то тронулся с места. Иван отложил карты, посмотрел в окно. Отыскал взглядом Степана Михайловича, помахал ему рукой. Старик в ответ козырнул по-военному и почему-то погрозил пальцем.
А Ивану представилось вдруг, что провожать их у дороги собрались не живые люди, не благообразные старики и старухи, мужики и бабы, а ходячие мертвяки. Подумалось, что во всей деревне, возможно, давно не осталось ни единого настоящего человека; что каждый тут — мертвец, по-привычке, по-инерции притворяющийся живым, не знающий о случившейся собственной смерти. Даже бригадир Петрович с беломориной, даже улыбающийся Степан Михайлович — они все тут ходячие покойнички с давним долгим прошлым, но без всякого будущего. И даже чёрные от старости избы представились Ивану безнадёжно мёртвыми — в их погасших серых окнах ничего не отражалось, только пустота и унылая безнадёжность.
Он отвернулся, испугавшись.
— Послезавтра на учёбу, — напомнил всем Димка.
Автобус взревел на крутом повороте, по глубокой размякшей колее выбираясь из тихой деревни. Содрогаясь железным телом и заметно рыская из стороны в сторону, перемешивая колёсами плодородную грязь, он упрямо тащил своих пассажиров в шумный уютный город.