— Вы как раз кстати, хозяин. Еда готова? — спросил господин в черном.
— Наша еда вряд ли устроит вашу милость.
— Отнюдь. Здесь отлично готовят. Я никогда не ем много, но это не должно служить упреком.
— В «Золотом ангеле» кормят лучше.
— Но мне ничего не нужно от «Ангела» — я останусь в «Кресте». Из всех хозяев, которых мне приходилось встречать, вы — самый скромный. Прикажите побыстрее накрывать.
Хозяин «Креста» мял шляпу в руках и, казалось, был смущен, так как ему нужно было еще что-то сообщить постояльцу. «Черный» сначала не заметил этого, продолжая задумчиво ходить по комнате. Но всякий раз, как только он приближался к хозяину, тот осторожно отступал на пару шагов назад.
— Вам еще что-нибудь нужно, хозяин? — спросил наконец банкир.
— Да, да! Только пусть ваша милость не поймет меня превратно.
— Ничуть. Говорите же! — воскликнул «мертвый гость» и протянул руку, чтобы по-дружески похлопать хозяина по плечу. Тот же, не поняв его намерения, заподозрил самое худшее, решив, что гость посягает на его голову (как он это проделывал с некоторыми девушками сто и двести лет назад). Поэтому, вообразив себя жертвой, хозяин мгновенно пригнулся и, развернувшись, одним прыжком выскочил из комнаты.
Господин фон Хан при всем своем раздражении, вызванном поведением хозяина, не мог все же удержаться от смеха. Дело в том, что подобную робость он заметил у всех обитателей гостиницы. Особенно бросилась она ему в глаза после сегодняшнего утра. «Меня, похоже, приняли здесь за второго доктора Фауста», — сказал он про себя.
Снова раздался стук в дверь, которая вслед за тем тихо приоткрылась. В комнату просунулась чья-то воинственная голова с римским носом и буйными бакенбардами, спросившая:
— Я не ошибся? Господин фон Хан?
— Разумеется.
Вслед за тем в комнату ввалился громадного роста детина в полицейской униформе.
— Господин бургомистр просит вашу милость на несколько минут направиться к нему.
— Направиться? Это звучит несколько в полицейском духе. Где он живет?
— В конце улицы, сударь, в большом угловом доме с балконом. С вашего позволения, я проведу вас туда.
— Ну, в этом-то нет нужды, приятель. Я не люблю ни военных, ни полицейских эскортов.
— Это приказ господина бургомистра.
— Да, да, и вы обязаны подчиниться, не так ли? Вы ведь были солдатом?
— Так точно, третьего гусарского полка.
— В какой стычке вы получили этот замечательный шрам на лбу?
— Гм, сударь… в стычке со своими товарищами из-за одной симпатичной девушки.
— В таком случае, вашей жене он не очень нравится, если не она была той симпатичной девушкой.
— Я не женат, сударь.
— Ну хорошо, тогда вашей возлюбленной. Потому что тот, кто носит такие благородные шрамы за прекрасный пол, не может оставаться глухим к любви. Ваша избранница, узнай она сейчас все о вас, стала бы несколько несговорчивой, не так ли?
Обладатель бакенбард наморщил лоб. Спрашивавший развлекался тем, что в выражении лица героя находил подтверждение своим предположениям, и поэтому не стал останавливаться на достигнутом: «Однако не падайте духом. Именно шрам будет служить вашей возлюбленной свидетельством того, чем вы можете рискнуть ради одного-единственного взгляда ее больших черных глаз и за один локон ее каштановых волос».
Полицейский изменился в лице и сделал большие глаза.
— Ваша милость, — пролепетал он, — уже знают эту девушку?
— Почему бы и нет? Не она ли — самое хорошенькое дитя во всем городе? — улыбаясь, ответил господин фон Хан, чье самолюбие приятно пощекотал быстрый успех его дерзкого расследования любовных интриг полицейского.
Однако его вопросы, казалось, отнюдь не щекотали самолюбие полицейского: плутовская улыбка, игравшая на мертвенно-бледном лице гостя, казалась ему ужасной и дьявольски-злобной.
— Ваша милость уже знают ее? Возможно ли это? Вы ведь в городе только со вчерашнего дня. Я же глаз не спускал с дверей дома модистки, а когда меня не было, за ними следил другой. Вы не могли проникнуть в дом незамеченным.
— Милый друг, никогда не трудно познакомиться с милой девушкой; к тому же в домах есть еще и черный ход.
Обладатель бакенбард сделал озадаченное лицо, поскольку он и в самом деле что-то припоминал о черном ходе. Смущение полицейского еще больше подстегнуло озорство господина фон Хана, который теперь пытался вызвать в нем ревность.
— Значит, теперь она строит из себя недотрогу? Так я и думал! Все из-за этого шрама!