Вообразите себе горе Либуссы, которой сообщили эту весть; все старания врача вернуть умершего к жизни не имели успеха. Вся семья пребывала в таком отчаянии, что любые утешения казались бессмысленными. Поэтому неотложное дело, требовавшее моего срочного отъезда, оказалось весьма кстати.
Я не преминул, однако, разузнать поподробнее в деревне все, что касалось невесты мертвеца. K сожалению, в устной передаче легенда дошла достаточно неполной. Так называемая „невеста мертвеца“ была якобы девушкой, жившей в этом доме в четырнадцатом или пятнадцатом веке. Она так неблагодарно и вероломно поступила со своим возлюбленным, что он не перенес этого и умер, а его призрак умертвил ее как раз в ночь после ее свадьбы. С тех пор, рассказывали далее, бродит ее призрак по земле, превращаясь в различные прекрасные образы, чтобы склонять любящих к измене. Поскольку ему нельзя принимать облик живых людей, он выискивает среди мертвых таких, которые были бы похожи на красивых живых. По этой причине он охотно гостит в залах, где выставляются семейные портреты, впрочем, и в общественных картинных галереях можно напасть на его след. Суть в том, что девушка в наказание за измену до тех пор будет блуждать по свету, пока ей не попадется мужчина, которого она не сможет совратить с праведного пути. „До сих пор ей в этом не везло“, — добавляли в таких случаях.
Я поинтересовался, какое отношение имеет ко всему этому старый капеллан, и узнал, что его судьба зависит от ее судьбы, поскольку он стал посредником в ее преступных делах.
A что значили оклики по имени, a также свет в церкви, где среди ночи отправлялась служба, ни от кого не мог я добиться удовлетворительного ответа. Никто в равной степени не знал ничего и о танце на горе в лесу“.
— Впрочем, — добавил маркиз, — следует признать, что эта легенда каким-то удивительным образом пересекается с рассказанной историей, так что вы сами, насколько вам удастся, можете попытаться заполнить пробелы в ней. Что касается меня, то я не в состоянии найти этому лучшее объяснение. Историю об этой невесте мертвеца, которую я узнал только пару недель назад, я оставляю до следующего раза, так как и без того уже моя болтовня отняла у вас больше времени, чем я того желал.»
Едва он закончил, и не совсем легковерная публика приготовилась отпустить комплименты по поводу его стараний, как в дверь вошел один знакомый и шепнул что-то на ухо маркизу.
Бросилось в глаза, насколько противоречили испуганный вид и серьёзность прибывшего спокойствию, с которым маркиз встретил его весть.
— Поторопитесь, — крикнул тот, окончательно выведенный из себя этим спокойствием, — иначе через пару минут вы будете раскаиваться в своем промедлении.
— Благодарю вас за дружескую заботу, — сказал маркиз и, казалось, потянулся за своей шляпой скорее по той причине, что все присутствующие собирались уходить, а не потому, что ему самому нужно было торопиться.
— Теперь вы пропали! — сказал этот человек, когда вошел офицер с несколькими людьми и спросил маркиза.
Он не стал скрываться.
— Вы арестованы, — сказал офицер, и маркиз последовал за ним, пожелав присутствующим перед уходом спокойной ночи и попросив не волноваться из-за него.
— Не волноваться! — сказал человек, предостережением которого он пренебрег. — Вы обязаны знать, что маркиз состоит в опаснейших связях, и его смертный приговор почти подписан. Из сострадания я спешил сообщить ему это, поскольку, вероятно, у него еще было время, но, судя по его сегодняшнему поведению, не могу поверить, чтобы он был в своем уме.
Догадки бродили еще какое-то время в озадаченном обществе. Но вот вернулся офицер и снова спросил маркиза.
— Но он же недавно вышел с вами! — сказал кто-то.
— И снова вернулся.
— Здесь никого не было!
— Тогда он, вероятно, исчез! — со смехом воскликнул офицер и велел обыскать каждый уголок.
Однако все это ни к чему не привело. Весь дом был напрасно сбит с толку, а на следующее утро раздосадованный офицер и его солдаты с пустыми руками покинули курорт.
РИХАРД ФОСС
Камальдолянка
Глава 1
Человек, из чьих уст я услышал эту историю, давно умер. Иначе я не стал бы ее рассказывать. Если бы я мог молчать!
Этот человек был моим другом. И он был одним из тех, которые, уходя из жизни, лишают нас лучшей части самих себя; одним из тех, кто на всю жизнь оставляет в нашей душе пустое место, которое было некогда заполнено ими, и чья смерть нам кажется изменой, так что хочется воскликнуть: «Зачем ты причинил нам это зло?!»
Но он умер, и я теперь могу — он сам разрешил мне это — рассказать эту страшную историю. О нем самом можно было сказать, что он был из тех людей, которых нужно любить. Он, ушедший от нас, заслуживал не только любви, но и не меньшего доверия. Я не помню, чтобы кто-нибудь был так окружен всеобщей любовью и доверием, как мой покойный друг Фердинанд В. Он почти принуждал к тому и другому. Не любить его, не доверять ему было для знавших его невозможным. Он был человеком, к которому, как к пастору, шли обремененные заботами и печалью: «Я пришел, и со мной это случилось. Помоги же мне! Я знаю, что ты мне поможешь». А ему самому никто не смог помочь!
Мой покойный друг был не только добрейшим, но и редкостно честным человеком. Я никогда не встречал людей, которые не поверили бы словам моего дорогого умершего друга: если он говорил, что дело обстоит так-то и так-то, то это было действительно так. Находясь рядом с ним, я не мог отделаться от мысли, что есть люди, на чьей душе не может осесть что-либо неправдивое, нечистое, ни пылинки.
И именно из уст этого чистого и правдивого я услышал одну историю, которой я не могу поверить — не в состоянии поверить! Ибо я могу поверить лишь в то, что в состоянии понять. Я ре могу сказать: «Мой друг лгал». Напротив, я должен сказать: «Мой друг не мог лгать!» Но в то же время я вынужден признаться, что не могу поверить истории моего несчастного друга.
Да, моего несчастного друга! А ведь я знал его еще тогда, когда он был счастлив, и даже почти расточительно счастлив. Тогда он был молод, и расточительство его счастья объяснялось тем, что он был влюблен и впервые ехал в Италию — в Рим! Он, собственно, был художником и, кроме того, замечательным художником. Его картины, идеальные ландшафты с соответствующими аксессуарами, были так же беззаботны, жизнерадостны и солнечны, как и он сам.
Все в нем сияло: глаза, душа, его картины. При этом он был по уши влюблен в свою невесту, совсем молодое, изящное и милое создание, которое самым приятным образом смеялось. Таким образом, друг друга нашли два исключительно добрых и счастливых человека. И вот этот достойный зависти юный полубог — одаренный художник и счастливый жених — направился в Рим; и когда он — два или три годя спустя — вернулся из Рима, то, как говорят, сразу же женился. Такое можно себе только вообразить! Земными благами он был также не обделен, так что он мог жить искусством, а не только зарабатывать им на хлеб. Но был ли тогда мой несчастный друг счастлив?
И не было никого, кто мог бы омрачить его счастье, так как этот добрый человек действительно не имел врагов — не мог их иметь. И даже те люди, которые всегда радовались чужому горю — как легко стать счастливым таким образом в этом жалком мире, — даже те радовались счастью доброго Фердинанда, когда он ездил в Рим и когда по возвращении из Рима снова встретился со своей милой, смешливой девушкой. Я был в числе тех, кто провожал его — а это было в старом добром Мюнхене — на вокзал. Нас была целая ватага, с невестой во главе, и вели мы все себя как школьники, едущие на каникулы домой; и все это только из радости, что наш милый Фердинанд впервые едет в Рим и что он такой счастливый человек.
Незабываемым сохранилось в моей памяти выражение его лица в момент, когда он, далеко высунувшись из окна отходящего поезда, хотел еще раз напоследок попрощаться со своей невестой и с нами, его друзьями. Это было не только самое приятное и достойное любви, но и самое сияющее и самое лучшее из возможных лицо молодого человека. Его невеста провожала его взглядом и душой.