Посмей я повторить то, что рассказал мне призрак сестры Магдалены в эти ночи, своему другу или любимой жене или любому другому человеку на земле, то жертвой его мести стал бы тот, кто был мне всех дороже на свете. Поэтому никому не мог я об этом рассказать, за исключением тех лиц, кого касалась тайна. Они якобы были живы. Их звали так-то и так-то, и они жили там-то и там-то.
Я должен был их разыскать, должен был раскрыть им тайну, которую знала только умершая, благодаря чему должны быть наказаны те, кого не покарали за преступление, должно быть искуплено поколение, еще не замешанное в грехах отцов, и вся семья будет спасена от гибели.
Это было поручение, которое дал мне призрак.
Однажды ночью я спросил привидение: «Злосчастный дух, почему тебе пришлось так долго ждать, пока ты вышел из могилы и смог заговорить?» — «Мой дух не может покинуть то место, где покоится в неосвященной земле мое тело. И тут пришел ты. У тебя были силы, в которых я нуждалась для своего явления. Только благодаря тебе я смогла стать собой,» — гласил его ответ.
Я застонал: «О, будь я проклят!»
На следующую ночь я задал еще один вопрос:
— Того, кто писал с тебя картину, звали Фламинио?
— Да, это был Фламинио.
— Как могло это случиться? Ты ведь уже была монахиней.
— Это был приказ кардинала.
— Вскоре после того Фламинио умер?
— Он был приговорен к смерти уже в то время, когда писал мой портрет. Меня привезли к нему в Рим.
— В… тюрьму?
— Таким было мое наказание: видеть его в карцере, приговоренным к смерти по моей вине.
— Как же ты страдала!
— Мое сердце обливалось кровью.
— Так вот что значат эти капли крови, падающие на его одежду из твоего сердца, которое ты протягиваешь Господу!
— Да.
— Он, приговоренный из-за тебя к смерти; он, который, умирая, писал твой портрет, — этот человек покорил тебя?
— Только тогда я сказала ему, что люблю.
— Несчастная!
— В смерти он торжествовал надо мной.
— Да, да! Его любовь была сильнее, так как она покорила тебя.
— Я принесла ему в жертву свое кровоточащее сердце. Украшенный моей алой кровью, он отправился в свой последний путь. Он умер с моим именем на устах.
— Он простил тебя в смерти?
— Так, как простил своих врагов распятый Сын Божий.
— А ты?
— После того как я увидела его смерть, меня из Рима отправили сюда. Я призналась им, что любила его. Проклиная Бога, которому я была принесена в жертву, я выкрикнула им это в лицо. Они приволокли меня в этот дом, заперли здесь и ждали моего раскаяния. Но я не раскаялась! Они истязали меня здесь до самой смерти. Но я не раскаивалась! Они оставили меня тут умирать! Но я все равно на раскаялась! Ведь он умер с моим именем на устах; он любил меня до гроба и после того.
— Скажи мне только…
— Больше я тебе ничего не скажу.
— Я заклинаю тебя, дух злосчастной княгини…
— Не называй имени!
— Последнее слово!.. Тот ребенок, мальчик, он ведь был…
— Ни слова больше!
— Только это, единственное! Я должен это знать!
— Да, тебе следует знать! Тебе следует знать, что ты под моей властью, а поэтому слушай мое последнее слово… Я больше не приду к тебе. Ты услышал то, что должен выполнить и непременно выполнишь. Ты помнишь, что обязан молчать, и ты будешь молчать. Ты уйдешь отсюда, но везде будешь оставаться в моей власти. Знай, что в моей власти — убить тебя, и смотри сюда!
Она достала из складок своего свободно ниспадающего одеяния какую-то вещь и сжала ее в своей правой руке. Это было что-то блестящее, напоминающее золотую стрелу или кинжал. До сих пор она стояла каждую ночь перед дверью. Ни разу она не сделала даже движения в мою сторону.
Но на сей раз, подняв руку, она стала медленно приближаться ко мне — до тех пор, пока не подошла вплотную. Стоя рядом со мной, она повторила свои последние слова: «Знай, что в моей власти — убить тебя…»
Она склонялась — она наклонялась надо мной — поднятой рукой она нанесла мне удар в грудь — в своей груди я ощутил что-то твердое, колючее, пылающее и… потерял сознание.
Когда на следующее утро я не появился в церкви за работой и не пришел в условленное время за едой, сестра Анжелика встревожилась, уже давно подметив во мне симптомы какой-то тяжелой болезни. Она поделилась с госпожой настоятельницей своими опасениями и, получив разрешение проведать меня, нашла мою дверь открытой настежь и меня, в одежде, на моем ложе.
Я лежал без сознания в луже крови.
Без чьей-либо посторонней помощи сестра Анжелика стала меня выхаживать. Поскольку я не подавал признаков жизни, она разрезала ножом сюртук и рубашку, смыла кровь с моей груди и стала искать рану…
Она была почти незаметной и по форме напоминала кинжальную. Оружие было, вероятно, очень острым, и направила его сильная и чрезвычайно уверенная рука — прямо в сердце! Еще бы на волосок глубже — и сталь безошибочно пронзила бы мое сердце насквозь.
Но я не должен был умереть: это было всего лишь страшное предостережение. Я должен был выжить, чтобы подчиниться приказу и выполнить поручение.
Сестра Анжелика остановила кровь и обследовала рану; наложила повязку и привела меня в сознание, что ей удалось лишь с большим трудом. Как только я пришел в себя, у меня началась лихорадка.
Долго не вставал я с постели. Я боролся со смертью и не мог умереть, так как я долженбыл выжить.
Дни и ночи ухаживала за мной сестра Анжелика, причем в одиночку! Ни одна из благочестивых женщин не позаботилась обо мне, включая и преподобную госпожу настоятельницу — единственную монахиню, которая могла беспрепятственно покидать свою келью. И даже когда лихорадка пошла на убыль, бред прекратился и моя жизнь была вне опасности, сестра Анжелика продолжала ухаживать за мной, как настоящая сестра за своим братом во Христе.
Но ни разу она не спросила меня, при каких обстоятельствах я был ранен и как это стало возможным в монастыре — в этом монастыре! Кто мог сюда пробраться, кто мог угрожать жизни ни в чем не повинного чужака, какой убийца или мститель?
Ведь это должно было казаться непостижимо странным и даже невозможным! И, несмотря ни на что, ни единого вопроса! Ни слова, даже, насколько мне известно, со стороны настоятельницы.
Сестра Анжелика нашла меня смертельно раненным в бывшем карцере: случилось то, чему суждено было случиться.
Я благодарю Бога, что никто ни о чем меня не спрашивал. Разве мог я ответить: «Меня заколол призрак!» И рассказать… Я скорее причинил бы себе любые страдания, чем рассказал бы обо всем этом.
Когда я сумел, наконец, подняться с моего ложа страданий, лето уже было позади. «Дорогие, милые сердцу» кусты давно отцвели, и гроздья пурпурно-черных спелых плодов висели на ветках, пригибая их своей тяжестью чуть ли не до земли.
Сестра Анжелика изготовила мне ложе на свежем воздухе, на котором я лежал вплоть до вечерней прохлады, так как я был все еще не в состоянии сделать и шага. Мое ложе было установлено так, чтобы я не мог видеть могильного камня сестры Магдалены.
Немного окрепнув, я сразу же захотел уйти. Но стоит ли говорить о том, как медленно восстанавливались мои силы. К тому же мне теперь приносили хорошее вино, а моему питанию уделяли самое трогательное внимание. Вероятно, было замечено, что я не могу есть пищу, приготовленную на постном масле, и поэтому специально для меня ее готовили на сливочном. Позже я узнал, что его доставка была связана с бесконечными хлопотами.
Так как сестра Анжелика в разговорах со мной ограничивалась самым необходимым, а у меня не было никакого чтения, и поскольку мне нужно было избавиться от моих размышлений и воспоминаний, я попросил принести мне какую-нибудь книгу: неважно какую, лишь бы читать. Пусть это будут легенды или любая другая церковная душеспасительная литература. Среди различных вещей, принесенных мне сестрой Анжеликой, я нашел несколько страниц из монастырской хроники, составленной безыскусной женской рукой.
Как могло случиться, что тетрадь оказалась разорванной, и отдельные листы попали в книгу, которую я читал, остается мне и по сей день не известным. Когда я спросил об этом сестру Анжелику, она ничего не могла ответить по этому поводу, кроме того, что взяла книги в маленькой монастырской библиотеке и принесла их мне. Мне пришлось ограничиться этими сведениями.