Веронику граф уже пытался убедить, что кольцо пришлось бы ему впору; Франциске же он сказал, что оно словно создано было исключительно для него. Ласково утешая их, он спрашивал: „Заслуживает ли таких слез жених, злодейски бросивший свою милую и, обласканный любовницей, поправший вместе с кольцом и ее девичью честь?“ С каждой из девушек ему удалось сыграть свою роль так же блестяще, как и с Якобеей, и — в конце концов — всех он сумел утешить: каждую ублажал подарками, предлагал свое сердце и графский титул — и все три скоро привыкли к его бледному лицу.
Однако подружки скрывали друг от друга свои отношения с графом и связанные с этим расчеты: каждая из них боялась, как бы другая не переманила богатого любовника в свои сети. Они больше не ходили друг к другу в гости, как прежде, и каждая очень рассердилась, узнав, что граф поддерживает отношения с остальными. Ревнуя его к другим, каждая старалась опередить подруг и сначала сносила его ласки, а затем и сама, наконец, стала отвечать на них с тем, чтобы сильнее привязать к себе этого воздыхателя.
Никого так не устраивали вспышки ревности, как самого графа, так как благодаря им ему в короткий срок удалось подчинить себе всех трех красавиц. Он, правда, клялся и божился перед каждой из них, что остальные ему кажутся уродливыми и глупыми, но ему-де из вежливости необходимо время от времени навещать их. Но и эти отговорки, в конце концов, перестали ему помогать. Когда же каждая из девушек стала требовать, чтобы он — для подтверждения своей истинной любви — стал полностью избегать остальных, графу удалось изобразить крайнее смущение. Вслед за тем он выдвинул контрусловие: форменное обручение и обмен кольцами в присутствии родителей, а затем — тихий часок ночью, когда можно будет без помех мило поболтать о приготовлениях к свадьбе в графском дворце и свадебном путешествии.
Каждой из трех красавиц пришлось пообещать ему это, и уговор скрепили поцелуями. Но, целуясь с графом, каждая спросила его: „Дорогой граф, ну почему же вы так бледны? Да смените же свой черный наряд, в нем вы кажетесь еще бледнее“, — на что он неизменно отвечал: „Я хожу во всем черном, потому что таков мой обет. В дни свадьбы я появлюсь в таких же красно-белых одеждах, как и твои щечки, дорогая!“
Таким образом граф обручился с каждой, причем в один и тот же день. Потом, под покровом ночи, он обошел поочередно спальни всех трех девушек. Все произошло прямо той же ночью. На следующее утро родители пошли будить их, поскольку те, как им показалось, слишком уж заспались. Однако девушки лежали в своих постелях уже холодные и с вывернутыми шеями.
С улицы можно было слышать в этот утренний час громкие вопли, доносившиеся из всех трех домов. Перепуганный народ столпился перед домами, из которых неслись крики: „Убили! Убили!“ Поскольку подозрение падало на графа фон Греберна, люди пришли к трактиру „У дракона“, куда вскоре, протискиваясь в толпе, вошли судебный рассыльный и стражник. Хозяин трактира сокрушался по поводу того, что его постоялец исчез со всей своей прислугой, так что никто не заметил его отъезда. Все до единой его вещи словно испарились, хотя никто их не выносил; из тщательно запертой конюшни было выведено много породистых жеребцов графа, но ни прохожие на улицах, ни стража на воротах ничего не заметили.
Люди были перепуганы, и каждый человек, проходивший мимо домов трех несчастных невест, осенял себя крестным знамением. Горестные стенания не смолкали в них, однако всем показалось довольно странным, что ни богатых подарков, ни роскошных свадебных платьев, которые дарил граф, ни жемчужных ожерелий, ни колец с драгоценными камнями, ни бриллиантовых крестиков (несмотря на тщательные поиски) найти не удалось.
Гробы трех девушек сопровождала до городских ворот лишь небольшая кучка людей, одетых в черное. И когда тела девушек в гробах были поставлены на землю кладбища при церкви святого Севальда и все приготовились слушать отходную, от сопровождавшей гроб процессии отделился и отошел в сторону какой-то высокий человек, которого здесь прежде не видели. Смотревшие ему вслед были поражены тем, что его изначально черная одежда на глазах приобретала белый цвет, а на белом камзоле проступили три красных пятна, из которых явственно сочилась кровь. Направился этот длинный бледный человек прямо к живодерне.
„Дева Мария! — воскликнул хозяин трактира. — Это же мертвый гость, которого мы приволокли сюда двадцать один день тому назад!“
Ужас охватил всех присутствовавших на кладбище, и, не помня себя, люди бросились наутек? Порывы ураганного ветра со снегом и дождем сбивали их с ног. Три дня и три ночи гробы стояли непогребенными возле вырытых могил.
Когда же, наконец, городские власти приказали опустить гробы в могилы, и родители, совершая последнее доброе деяние по отношению к своим дочерям, выложили крупные суммы денег отважным людям, решившимся взяться за Это опасное дело, то каково же было удивление мужчин, которые, подняв гробы, нашли их такими легкими, словно в них, несмотря на плотно прибитые крышки, ничего не было. Один из них, придя в себя, принес стамеску и молоток, а другой — пошел за домовым священником. Когда гробы открыли, в них ничего не оказалось: ни самих покойниц, ни подушечек, ни саванов. Так их и похоронили пустыми».
Здесь Вальдрих сделал паузу. В комнате воцарилась мертвая тишина. Тускло горевшие свечи лишь едва вырывали из полумрака лица слушавших. Мужчины с серьезным видом стояли поодиночке; молодые особы женского пола, сидевшие парочками, незаметно прижимались теснее друг к другу, а женщины в годах, сцепив руки и вытянув вперед головы, казалось, продолжали внимательно слушать Вальдриха, хотя тот давно закончил.
«Прежде всего нужно почистить светильники! — воскликнул наконец господин Бантес. — И говорите же, говорите, чтобы я слышал звуки нормальной человеческой речи, иначе я сбегу отсюда. В дрожь бросает от всей этой чертовщины!»
Он словно угадал сокровенные мысли присутствовавших. Кто-то занялся свечами, кто-то встал; в комнате появились прохладительные напитки. Особое удовольствие находили все в громких разговорах и смехе, в подтрунивании друг над другом по поводу легкого испуга, который каждый замечал в окружающих и в котором ни за что бы не признался сам. Легенду о «мертвом госте» называли самой причудливой небылицей, которую только могла произвести на свет чья-то досужая фантазия, полагая, что — знай об этом случае мисс Анна Радклиф или лорд Байрон — миру был бы явлен еще один шедевр жанра ужасов.
Но едва только комендант и его слушатели успели перевести дух после длинного рассказа, как отовсюду стали раздаваться голоса, требовавшие второй части легенды или истории о втором явлении «мертвого гостя». Не сочтя даже нужным спросить Вальдриха о его желании продолжать рассказывать, все расселись полукругом вокруг него. Робкое любопытство читалось в глазах, устремленных на рассказчика, когда он, наконец, занял свое место. Девушки сбивались в группки и заблаговременно придвигали поближе друг к другу стулья; так же поступали и женщины постарше. Снова в комнате воцарилась тишина.