Баранов улыбался. Рая могла бы не спасать его. Спасать от дочери? Нет, это ни к чему. Другие отцы не знают, о чём говорить с дочерьми, а у него тем избыток. Вернее, тема, кажется, одна, но неисчерпаемая!
— Я не очень хорошо учился в школе, Тоня, — отвечал он, — но армия сделала из меня человека. Люди, которые не могут найти себя в школе, среди задач по алгебре и органических формул, должны попробовать что-то иное. Кому-то быть учёным, кому-то — военным. А кому-то и грузчиком или дворником. Надеюсь, ты не осуждаешь дворника Геннадьича? Не спрашиваешь у него об школьных отметках?
— Дворник Геннадьич, между прочим, рассказы пишет. И в областной газете печатается, папа. И даже в Москве иногда. А ты и не знаешь. Ну скажи: не знаешь. Впервые об этом слышишь. Военные, такие как ты, ничего не знают о соседях. Тебе плевать на соседей. Ты знаешь только эту толстую тётку-техника, которая хлопает половики над нашей лоджией. А не хлопала бы, так ты и её бы не знал. Никого ты не знаешь, а мы с мамой знаем всех. А почему?
Он промолчал. Ну, что он мог сказать? Только что он улыбался — но дочь не приняла его улыбки.
— Вот представь: тебе надо повести людей в бой. Ну, допустим, пришли оккупанты. И вот тебя назначили командиром и велели мобилизовать наш дом. Что проще: поднять людей на доверии, зная их и любя их, или поднять по тупой команде, которую ты будешь орать им в уши?
— С чего ты взяла, что я буду орать людям в уши?
— Слышала я, как ты орал на дядьку в военкомате, папа. Дядька старше тебя был, а ты кричал на него, как на ребёнка. Это некрасиво.
— Уклоняющиеся… — начал Баранов, но замолчал. Ни к чему это говорить ей. Он уже много раз говорил с ней об этом. Для её поколения «защита Родины» мало что значит. Они просто этого не понимают. Они, так сказать, интернационалисты. Да и он-то: то СССР, то РФ, а что завтра будет? И ведь он присягал на верность СССР. «Которой Родине служить? Или, точнее, прислуживать?» — так сказал ему тот «дядька», ловко уклонившийся от военных сборов. Баранов и вправду погорячился. Он умел говорить и мягко, вкрадчиво, и убедительно, — но иногда в нём просыпалось то, что Тоня называла «армейское чудовище» или «сатана войны». Но Тоня не знала, откуда берётся этот сатана. А он знал: от мёртвой его мечты. Она, в общем, права: военным нужна война. Иначе они ощущают свою жизнь бессмысленной. И войны на планете есть. Но ведь военные живут под приказом. Тоня не могла этого понимать. Да, он военный чиновник — военкоматовская крыса, на жаргоне тех, кто служить в «рядах» не желает. Но не по своей воле. Родина направила, — так он объяснил однажды Тоне. Она не поняла: «Родина? Да ты сам себя направил, когда пошёл не в институт, а в военное училище!» — «Надеюсь, — кротко ответил он ей, — ты, в отличие от меня, поступишь правильно, и пойдёшь в институт». — «Уж не в армию прапорщиком», — засмеялась она, но засмеялась холодно.
Иногда ему казалось, что она не любила его — и именно потому-то Рая и лезла в их разговоры, — но он убеждал себя, что ошибается. Дочь не может не любить отца. Так он твёрдо говорил себе. Так же, как взрослый сознательный человек не может не любить Родину. И отказаться от её защиты. По каким-то там пацифистским принципам. Это были аксиомы. Заповеди. В них надо было верить. А если не верить, то что он, подполковник Баранов, отец и офицер? Без дочери и без Родины?
— Папа, а ты когда-нибудь защищал Родину? — спросила Тоня. — Нет? Но считаешь, что имеешь право учить этому других? Военрук из двадцатой школы воевал в Афганистане — и никогда не говорит о защите Родины. Прости, папа, если я говорю слишком сурово, но он воевал с оружием в руках, а не отсиживал зад в военкомате.
— Это тебе Сева рассказал?
— Севин друг, Мишка. Он из двадцатки недавно к нам перевёлся. Откуда у тебя право учить тому, чего ты не делал?
— Ты разводишь демагогию, Тоня, — сказал Баранов. И почему он не умеет ей ответить так, чтобы она не повторяла свои одинаковые вопросы на разные лады? Может, она и вправду хочет узнать точный ответ или хотя бы личный и честный его ответ, а не слышать те чужие ответы, которые Баранов сам когда-то выслушивал от других, а теперь повторяет ей? — Это традиция офицеров и вообще военных — передавать из поколения в поколение, учить…
— Традиция военных — учить убивать и приучать к мысли о войне. Поколение за поколением.
Он молчал.
— Я — девушка, — говорила она. — Будущая мать. Родись у меня сын, я должна буду вырастить его, а потом отдать в лапы военных. Таких, как ты. Оккупантов родной страны.