Она покинула ванную комнату, погасила там свет, а на кухне не погасила, и прошла в гостиную. Танька не вымыла голову и не расчесала волосы. По-прежнему непричёсанная и по-прежнему голая, со следами зубной пасты на губах и подбородке, Танька встала у окна, за листьями фикуса, и стала смотреть в окно. Она казалась мне очень близкой. И юной. Девочкой из школы. Девочкой с яблоком, девочкой без яблока. Взять бы портфель с учебниками и тетрадками, перейти бы улицу — и дождаться десятиклассницу Таньку у её пятиэтажки. И пойти с ней в школу. И сидеть с ней за одной партой, чувствовать, что она рядом. И не выходить из класса на перемену, а продолжать сидеть с ней. Так было когда-то. А теперь у неё муж и дочь. Настя, кажется. А у меня бинокль. Мне показалось, что Танька побледнела. Нет, это от снега. «Снег кружится, летает и тает…» Нет, этот снег не кружится и не летает. Этот — падает. И от снежных отсветов Танька кажется бледной. Снежинки, стекло, белые рамы, белый подоконник. Танька стоит и стоит у подоконника. Я оторвался от бинокля. У меня глаза устали. Сумерки рассеялись. Было бело от снега, и только небо было серым. И я бы не прочь позавтракать. Но и смотреть тоже хочется. Там не просто Танька, там голая Танька.
«Tefal» со вчерашнего вечера был полон, я включил его. Загорелся красный огонёк. Я бросил в чашку чайный пакетик. Не буду сегодня заваривать чай в ситечке, сегодня буду смотреть на Таньку. На голую Таньку. Я заглянул в окуляры. Всё та же сцена у подоконника: Танька стоит и смотрит. Нет, не на меня. Не на моё окно. Не знаю, куда она смотрит. Как бы в никуда. Может, это у неё гимнастика такая утренняя: стоять неподвижно. Полчаса или час. Индийская гимнастика. И от этого стояния она такая… школьница.
Я пил плохо заварившийся чай, ел несвежие пончики, и взглядывал в бинокль. Танька всё стояла у окна. Пусть постоит. Не уходи, Танюша. «Татьяна!.. Помнишь дни залатыя…» Вот эта песенка — подходит. И эта: «Не уходи… Побудь со мной ещё минутку. Не уходи: мне без тебя так будет жутко…» С мягким, нежным оканьем.
Я облизал с пальцев сахарную пудру. Руки помыть мне не удалось. Ни на кухне, ни в ванной воды не было. Шипение из кранов. Не иначе, опять кто-то в доме затеял ремонт, и воду перекрыли. Ничего, мы, русские люди, ко всему привычны. Я поднял с пола и поставил у мойки пятилитровую бутыль. Ополоснул руки — и приник к окулярам «Минокса».
Танька всё стояла у подоконника в гостиной. Очень уж она была бледная! Не только лицо, но и шея, и тело. Снег и белая рама? Но от люстры идёт жёлтый свет. Впрочем, люстра светит ей в спину. Танька, наверное, не загорала летом. Муж (мужжж) не вывозил её в Таиланд. В Таиланд и сейчас не поздно. Я бы вышел к ней и сказал бы: «Полетишь со мной в Таиланд? Давай полетим. Останемся там, выучим китайский. И вспомним английский. Никто нас там не найдёт. Сделаем себе пластические операции по сужению глаз. Станем тайцами». Нет. Я знал, что она скажет. «У меня дочь». Но я бы ответил: «Возьмём её с собой. Ты же думала об этом. Не могла не думать. Десять лет собираешься развестись с мужем. Ты уже всё обдумала, Танюша. Только меня рядом не было, чтобы ты решилась. Но теперь-то я здесь».
Белая, белая Танька. Танька показалась мне совсем уже белой. Белее снежинок и оконной рамы. Танька стояла и улыбалась. Смотрела она не на меня, не на моё тёмное окно, а вниз, на прохожих. На тех, кто идёт на работы. Ей, как и мне, не надо было идти на работу. Может, она и думала (с улыбкой) о том же, о чём и я. Родственные души. Единомышленники. Как это глупо — что я не с Танькой. И как это глупо — что она не со мной.
Я посмотрел на часы. Стрелки показывали 8:29. Не люблю часов на стенах, но на кухню часы купил. Выбрал те, что тикают тихо, чтобы в комнате не было слышно. Когда наблюдаешь, надо иметь время под рукой. Для точности. Я могу написать книгу о человеческом утре. Об утре в среднем российском городе. Я знаю, что происходит в квартирах в 7:20, в 7:30, в 7:40, в восемь, восемь тридцать. Около девяти наблюдать уже почти некого и нечего, становится скучно.
Танькин муж пришёл в половине девятого. В прихожей зажёгся свет, и я увидел плечо её мужа. Руку, снимающую пальто. Я видел лишь кусочек прихожей. Я представил, как Танькин муж разувается, как снимает пальто, как вешает его на плечики и как убирает в шкаф-купе плечики с висящим на них пальто.