— Да заткнись ты, — поморщился Тимс и, повинуясь взмаху его руки, каждая из пик разъединилась на четыре части, разорвав огромного червя на куски.
— Глупо и расточительно, — повторил Листер. — За такое бы расточительство, будь ты моим учеником, я бы тебе голову оторвал.
— Мне скучно, — тяжко вздохнул Тимс. — Да и не так уж расточительно, хотя, не спорю, глупо. Пыль поднял, да и эту тушу теперь придётся обходить.
Ещё раз вздохнув, Тимс неспешно двинулся в обход останков мёртвого червя.
— Довольно крупный экземпляр, добрая сотня саженей точно есть, — произнёс Листер, и в его голосе опять зазвучали эмоции, лёгкий налёт сожаления.
— Да зачем он вам? — удивился Тимс. — Жалкий и ни на что не годный червяк.
— Знания необходимы для моих экспериментов, а чтобы получить знания, иногда приходится заниматься совершенно безынтересными вещами. Например, такими, как этот червь.
— Вот поэтому картины и лучше ваших экспериментов, — довольно произнёс Тимс, радуясь очередному аргументу в свою пользу. — Найдя нужные кисти, краски и пейзаж, я просто рисую и наслаждаюсь. И даже в поисках редких по качеству кистей и красок тоже есть своя прелесть и своё наслаждение.
— Наслаждаешься и, кроме наслаждения, не получаешь ровным счётом ничего, когда-нибудь ты умрёшь именно потому, что занимался ерундой, — недовольно произнёс Листер.
— Тогда ваша смерть наступит как раз из-за того, что вы не способны понять истинную красоту Искусства. Рисование картин и плетения из энергии — разве это не прекрасно? — с придыханием спросил Тимс, получая удовольствие лишь от одного смысла, что несли в себе произнесённые слова.
Поняв настроение своего партнёра, Листер в кои-то веки решил промолчать, не расстраивая творческую натуру грубыми словами. Ведь иногда, не всегда, но иногда, Листер признавал, что ему нравится наблюдать за тем, как рисует Тимс. В нём он видел себя — такая же увлечённость тем, что приносит ни с чем не сравнимое наслаждение. Хотя сейчас не время думать о таких вещах, ведь у них есть задание Первого.
Мосты
Помыв свою ложку и миску, я вернулся обратно к десятку. Обычно по вечерам мои новые товарищи собирались все вместе и начинались привычные для военных людей разговоры. В такое время часто можно было услышать громкие споры по поводу заточки мечей, лучшей стали, лучших кузнецов. Обсуждались различные приёмы боя, особо горячие начинали их демонстрировать. Рассказывались истории из жизни или просто байки. Единственная тема, которая была под негласным запретом, — это мечты о будущем. Мечты, планы или даже просто высказанные желания. Считалось, что человек, начавший об этом говорить, очень скоро умрёт. Вот только никто не брал в расчёт, что и без разговоров люди в Легионе живут не особо долго. В результате чего получается чистая случайность… вернее, закономерная случайность. Человек начал вслух мечтать о будущем, а пошла череда сражений — и его убили. Появились слухи. Именно так и возникают суеверия.
Усевшись в сторонке, я прислушивался к тому, о чём говорили в моём десятке. Говорили о пополнении. О том, что последняя партия «мяса» прибыла сегодня, и, начиная с этого дня, оставался ровно месяц до конца мирного времени. Потом кто-то произнёс непонятную фразу насчёт того, что до конца их мирного времени ещё два месяца, поэтому можно пока не волноваться. Чтобы понять смысл фразы, требовалась ещё информация, но разговор уже вошёл в привычное русло. Послушав ещё немного, я уже поднялся на ноги, собираясь идти к своему спальному месту, как меня окликнули:
— Эй? Парень!
Развернувшись, я увидел повёрнутые в мою сторону лица.
— Да?
— Иди сюда, — махнул рукой один из них, кажется, это был Роган.
Я подошёл. На людях всегда чувствую себя не слишком уверенно, а «люди» у меня начинались, когда компания насчитывала в себе больше трёх человек. Сейчас неуверенность обуславливалась ещё и тем, что все сидящие передо мной воины были старше меня на десяток лет минимум, некоторые и на три десятка, если вообще не на все четыре.
— Садись, — произнёс Роган и подвинулся.
Я перешагнул через бревно и уселся, стараясь казаться спокойным и уверенным в себе.
— Давай знакомиться! Меня зовут Роган.
— Крис, — я пожал протянутую руку.
— Меня Тирм, — кивнул мужик, по габаритам едва ли не больше Арварда.
— Меня Мрит, — хохотнул сидящий рядом со здоровяком парень.
Его веселье было оправдано. Мало вывернутого имени, так и внешне они был столь же противоположны. Огромный Тирм с коротко остриженными волосами светлого цвета — и небольшого роста Мирт, с чёрными длинными волосами, собранными в хвост на затылке.
— Меня Варлд, — представился следующий.
Так я познакомился со всеми, после чего меня принялись расспрашивать. Как попал? За что попал? Где работал? Жил? Учился? Кто родители? Сколько лет? На этом месте я невольно заёрзал, но ответил… никто не высказал своего удивления… вообще ничего не сказали. Двадцать три? Ну, двадцать три так двадцать три. Лишь через некоторое время, когда разговор вновь вернулся к моему возрасту, довольно молчаливый, как я понял, Фирц произнёс такую фразу:
— Война, парень, старит всех. Переживёшь первые три боя, и разницы просто не останется.
— Он прав, — добавил Варлд. — Первый бой самый трудный, но мы постараемся тебя не выпускать из виду, ты, главное, сам не рвись вперёд. Останешься живым после первого — второй уже воспримется легче, третий и вовсе покажется работой. Не сможешь относиться к этому как к работе, считай, ты уже мёртв. Главное, помни: перед тобой не люди, а враги, замешкаешься с ударом, и хоронить тебя никто не станет. Кстати, когда-нибудь убивать приходилось?
Я задумался. Сказать правду или соврать? Врать не хотелось.
— И да, и нет.
— Это как понять? — рассмеялся Лирт, не считая меня, самый молодой парень в десятке, да и внешне мы с ним были похожи. Оба чуть выше среднего роста, жилистые, зеленоглазые и темноволосые. Не находись мы в Легионе и будь прилично одеты, так были бы два брата-аристократа.
— Дело происходило ночью, — принялся объяснять я. — У меня был арбалет и за мной гнался… конкурент. Когда стало ясно, что, в конце концов, он меня догонит, я остановился и выстрелил, после чего побежал дальше. Я знал, кто за мной гнался, и больше я этого человека не видел, хотя сообщений о найденном трупе тоже не слышал. Вот из-за этого и получается такой странный ответ.
Кто-то хмыкнул, кто-то задумчиво почесал затылок, некоторые переглянулись, и лишь один Варлд озвучил свои мысли:
— Значит, не убивал, — подвёл он итог. — Убить из арбалета, стреляя в темноте, и, тем более, не имея подтверждения убийства, это никакое не убийство. Даже если бы ты услышал на следующий день о трупе, то это всё равно совершенно другое. Я спрашивал не об этом, а о том, когда человек умирает от тебя на расстоянии вытянутого меча. Ты видишь, как жизнь постепенно уходит из него, видишь кровь на своём мече и понимаешь, что ты убил человека. Вот это называется убийством. Хотя, конечно, когда сражаешься — это будет лишь поверженный враг, и никто тебя за него не осудит, но и тот факт, что ты убил человека, ничто не отменит. Запомни, Крис, теперь тебе придётся убивать, много убивать… если ты, конечно, хочешь выжить.
— Хочу, — немного погодя, отозвался я.
— Тогда усерднее занимайся с нашим десятником, — произнёс Роган.
— Усерднее?! — удивился я. — Да он и так подымает меня часа в четыре утра, а заканчиваем часов в двенадцать ночи.
— Да уж, Роган, ты у нас шутник, — хохотнул Мрит.