Он быстро загнул политическую линию:
— Хотите большое дело против меня открыть? Хотите годами перетряхивать сраные портки в газетах по всему миру? Хотите, чтобы ЦРУ, Корпус и ФБР мерялись херами на всеобщую потеху? Может быть, и хотите, но вам следует понять, что никому от этого добра не будет. Администрация этого не хочет, я это знаю, и думаю, что к следующей неделе они сообразят, что к чему и вы получите приказы сдать назад. Думаю, вы увидите, что такие здоровые парни как я не падают. Скажу вам вот что: моё предложение. Я немедленно подаю в отставку и ещё быстрее исчезаю. У вас нет никаких улик против меня кроме того, что мой номер телефона каким-то образом оказался у свихнувшегося на пушках ублюдка в его спутниковом аппарате. Откуда мы знаем, что я дал ему этот номер и всё снаряжение? Вы никогда этого не докажете хотя бы потому, что мы, ЦРУ, очень хорошо умеем прятать такие вещи. Да и согласитесь с тем, что в действительности я преуспел. Я такое напряжение на ваших людей создал, что хоть мы и не отловили Круза, но и не дали никому другому добраться до Зарзи. Зарзи получит свою медаль, — тут он глянул на свои часы, — через несколько часов в Белом Доме, что неизбежно, а завтра он отсюда улетает и я выиграл своим маленьким гамбитом. И, в качестве специального подарка, я использую своё заметное влияние для того, чтобы выписать Окаде повышение, хоть она, по моему мнению, и заслуживает обвинения в измене. Её карьера взлетит, а может, она даже мою нынешнюю должность получит под новым главой афганского отдела. Её жизнь будет сказочной — разве что, к сожалению, она так и не поужинает со мной, что доставило бы ей много забавного.
Всё так и шло. Тем временем Сьюзен должным образом уведомила ЦРУ, и комитет по обвинениям занялся предъявленным. Были назначены встречи для утряски потенциальных проблем в освещении дела и собраны аргументы для Белого дома и юридического департамента в пользу сокрытия всей операции после отставки Диксона. Главное, что волновало всех- так это как бы пронырливые репортёры не проведали бы обо всей истории, и тогда разыгрался бы настоящий хаос.
— Иногда я думаю, что эти люди потеряли всякую мораль, — сказал Суэггер. — Для меня всё- белое и чёрное, пройдено и завершено. Этот человек- убийца. Он убил Скелтона, тридцать одного афганца, полковника Чемберса, девять филиппинцев, четырёх полицейских. Иголку ему в вену, и все дела.
— Это нелегко, — ответил Ник. — В Корпусе морской пехоты есть Мы и Они. А в Вашингтоне- Мы, Мы, которые с Нами, Мы, которые не уверены, что они с Нами, и много Нас, которым вообще насрать. Другая команда, наши смертные враги- тоже Мы, просто так случилось, что они против Нас, которые Мы, они- другие Мы, и у Них есть другие Мы, которые против Нас, и также огромное количество людей, которых вообще не волнует ни одна сторона, ни другая, и, наконец, между двумя Нами есть тысячи тех, кто не уверены и ждут сигнала от Администрации, от экспертов, от блогосферы, от штаб-квартир сторон-участниц, из интернет-форумов- сигнала о том, какие Мы есть на самом деле правильные Мы. И ещё нужно добавить, каждые Мы на сто процентов правы и никогда не признают своей ошибки в суждении, интерпретации, исполнении или общественных отношениях. Это всё чертовски неудобно, и самое меньшее, что об этом можно сказать- это не работает. Никогда не работало и не будет. Боб, я говорил тебе об этом с самого начала. Сержант Круз, прошу прощения за такой шок, но тут сыграют свою роль политические соглашения. Но в чём я уверен- мы как следует потрясём Агентство — прощай, Джек Коллинз и его клика — и договоримся насчёт тюремного срока для Диксона, лет пять мягкого режима, а он за это время книгу напишет, в которой предстанет самым толковым парнем в отделе. Всё возможно.