Отель «Времена года»
Номер 500
Северо-западная улица М
Вашингтон ДС
23-00
Её шея была изящной, кожа- алебастровой, зубы- ослепительно сияющими. Она носила такие украшения, которые мог подарить только король. Её волосы тёмной блондинки были собраны в копну наверху головы каскадом завитков, прядей и локонов. Глаза её были наивно-страстными.
Хочешь меня? Возьми меня. Заставь меня делать плохие вещи.
Жалко, что она была всего лишь в журнале. Зарзи положил его обратно. Он сидел один со своими часами. На нём был шёлковый халат, он только что вышел из ванной, причесался и напудрился во всех деликатных местах.
В нём текла кровь Александра, бывшая основой всему. Но за поколения она смешалась с тысячами струй ДНК горных воинов, несколькими монголами, поскольку какой-нибудь эскадрон кавалерии Чингис-хана точно побывал в его родных ущельях, оставив о себе память грабежами и потомством, смешавшимся позднее со смелыми европейскими исследователями, и наконец с предпринимателями, которые конвертировали европейскую потребность в маке в миллиардные деньги. Всё это смешалось в нём- восхитительном, экстраординарном владыке и провидце.
— Где мои «Тамс»? — крикнул он. — Желудок горит.
Слуга внёс и положил перед ним на серебряном блюдечке две чудесные таблетки.
— Ах… — сказал он, аккуратно проглотив измолотые крепкими зубами в лечебный мел таблетки.
«Облегчение…»- подумалось ему, когда пылающий пожар стих от лекарства.
— Лучше, мой господин?
— Да. Только ради этого Запад стоит пощадить. Хотя я уверен, что аэропланы, нефтяные вышки, ракеты, дифференциальное исчисление- всё это, как и антациды- исламское изобретение.
Слуга не ответил ничего, острота на нём угасла. Слуги не говорят на языке иронии, а лишь на языке послушания.
— Сколько тебе лет, юноша? — спросил он.
— Двадцать три, мой господин.
— Ты боишься смерти?
— Нет, мой господин.
— Почему ты так храбр?
— Я знаю, что у Аллаха всё предопределено, и если он захочет, я умру ради него. Это предначертано.
— Ну, а представь, что его план-это твоя работа в покорности до тех пор, пока ты не станешь некрасив, твои зубы сгниют и твой господин вышвырнет тебя на улицу, поскольку ты станешь ему противен. Ты станешь несчастнейшим кабульским нищим и замёрзнешь до смерти в грязи и дерьме жалкого переулка.
— Я…я не думал об этом, сэр. Но если это его план, то я приму эту жизнь.
— Вы, молодые, считаете, что в конце каждого пути лежит слава. Но в конце большинства путей лежит забвение.
— Как скажете, сэр.
— Так имей ты выбор, ты бы выбрал славу, нет?
— Конечно, сэр.
— А что если со славой вместе приходит смерть?
— Ничего страшного, сэр.
— Но ты ничто. Я не хочу унизить тебя, всё-таки мы на Западе, тут никто не унижает другого, но это правда, разве нет? Ты, в действительности, ничто. Ты живёшь чтобы носить мне таблетки, смывать унитаз, если я посру, отправлять моё грязное бельё в стирку. Не очень-то много у тебя в жизни, так что бросить это всё ради славы будет нетрудно, разве нет?
Красивое лицо молодого человека исказилось болью. Он хотел как-то сохранить достоинство, но не знал, куда это его приведёт, а совершать ошибки он не хотел. Он так ничего и не ответил, но смотрел так, как будто был грешником.
— А я, с другой стороны- возвышенный, одарённый красотой, умом, богатством, смелостью, восторгом миллионов- что я выберу, славу и раннюю смерть или комфортное существование в вечности? У меня есть гораздо больше что терять, нежели у тебя.
— Уверен, что вы выберете славу, сэр. Вы господин, лев, истинно верующий. Вы сделаете верно.
Старший собеседник хмыкнул.