Глава 1.
Начало пути.
Владимир Силантьевич держал руку мёртвого старика за указательный палец. Лежа на леднике в покойницкой докторского пункта поселка «Дальний» труп покрылся легким инеем и серебрился от лучей скупого северного солнца редко проникающих через узкие оконца помещения. Тело несчастного замершего старика никто не истребовал, но у доктора не было сомнений в принадлежности тела.
- Что вы теперь скажите о глупых аборигентских суевериях, господин Ерошкин? Вы-с думали, что Айка существует в глупых сказках? Ан нет, друг мой! Теперь она выпила из вас жизнь, тем самым превратив тебя, любезного, в мумию. Что скажите?
Он наклонился ухом к мертвому лицу, чуть постоял так, едва не касаясь его ледяных губ своим ухом и с издевкой сказал:
- А? Господин Ерошкин? Чего же вы молчите? Не слышу… А вы ведь и не мертвы и не живы. Как такое наука объяснит. А? Не слышу господин Ерошкин?
Ехидно хихикнул, потом распрямился, бросил презрительный взгляд на мертвеца, быстро вытащил из небольшой черной коробочки один из медицинских ланцетов и уверенным, профессиональным движением хирурга отрезал указательный палец от закоченевшей кисти мертвеца. Он отделился с легким хрустом, едва заметно дернув первой фалангой, словно протестовал против такого оборота событий.
- Вот ты-то мне и укажешь, - задумчиво сказал доктор, - пора в путь.
Чуть помолчав, добавил:
- Навсегда…
Владимир Силантьевич аккуратно завернул его в вощеную бумагу, положил в карман длиннополого сюртука и вышел из покойницкой.
***
Ранее.
- Ла-а-димир Силантичь, прими мертвяка смерзшего. Вчерась на закате у разрушенной вежи нашли. Ерошкин запропастился куды-то, бис его знает. Так Максим Самсоныч к тебе его определил до истребования, али как следствие они закончут. Кудыж его отволочь то?
Казачок Николай добродушный помощник местного полицейского, одновременно отряхивая снег с тулупа и валенок, прокричал в приоткрытую дверь кабинета доктора. В натопленный кабинет с холода валил холодный воздух, превращавшийся в пар, поэтому казалось, что голос идет из облака.
- Хорошо, хорошо братец, - согласился доктор, - снеси его на ледник в покойницкую, я его после оформлю и осмотрю. Максим Самсонович, сам-то приедет?
Николай наконец-то ввалился в кабинет доктора, роняя талые капли на идеально чистый навощенный пол кабинета.
- Посля полудни он к вам наладился, а там уж как сблаговалят!
На лице доктора ничего не отразилось, но внутренне он поморщился.
- Ты давай братец, снеси его, а потом зайди на кухню к Глаше она тебе чайку нальет горячего. Небось, замерз? Скажи ей, оленинки пусть подрежет. Поешь чего Господь послал, - побыстрее спровадил он Николая из своего кабинета.
- Ох, Ладимир Силантьич блаходарствую, я то со всею своей радостью, - довольным голосом пробасил казак, предвкушая неожиданную встречу с Глашей, женой доктора.
Николай ушел, а доктор, вздохнув, накинул тулуп, взял блокнот, неспешно, очинил химический карандаш и пошел в покойницкую оформить тело и произвести осмотр. Но увидев тело, он замер, в изумлении, прямо на пороге, так и смотрел на несчастного замершего старика, несводя глаз.
- Ну, здравствуйте господин Ерошкин, - прошептал он и, попятившись, вышел из помещения.
Ближе к вечеру приехал его друг местный полицмейстер Максим Самсонович Штанке. Они как водится, посидели до сумерек, попивая холодную самодельную водку, изготовленную лично доктором. Закусили сельдью, с редким в этих краях репчатым лучком. Поговорили о местных новостях, коих было совсем немного. Чаще предавались воспоминаниям молодости, того времени когда они еще не оказались здесь – в забытом Богом краю льда и снега. Чуть коснулись темы относительно найденного тела, и охмелевший полицмейстер уехал домой, увозимый своим верным помощником Николаем, грузно воссев на хрупких нартах.
Владимир Силантьевичь прошел в спальню, где его ждала жена. Она была из местных аборигенок. Он выменял ее году три назад в одном стойбище, у семьи дикарей попавшей в виду падежа оленя в крайнюю нужду. Отдал ружье и пару пачек патронов к нему. Так она и жила у него став, по сути, женой ему. Местный батюшка из церкви Святого Модеста Епископа Иерусалимского даже обещал после ее крещения благословить на брак и обвенчать как по закону, но запил подлец. А Владимиру Силантьевичу хотелось, чтобы все было благочинно, красиво. А то, что.… Будет стоять эта морда с остатками брусники и капусты в бороде у аналоя, и дышать на всех недельным перегаром. Еще не хватало чтобы мадам Кошкина, жена местного почтмейстера упала прямо там, в обморок, лишившись чувств – она дама очень чувствительная. Говорили, она падает в обморок даже от чувствительных мизансцен при чтении французских романов. Но у Владимира Николаевича на сей счет были свои предположения, насчет чувствительности мадам Кошкиной. Он был уверен, что это развивающееся нервное растройство циклотимия – биполярное эффективное расстройство, как следствие сексуальной неудовлетворенности этой очень темпераментной особы.