Гарри никто, никогда не любил. И он никого не любил, но хотел стать счастливым. И никто не мог ему помешать. Он вырвет своё счастье зубами, прогрызёт себе путь к достатку и свободе. Назло всем учителям, соседям, полицейским, одноклассникам! Он не сторчится в канаве, не загремит за решётку, как все ожидали. Он станет преуспевающим, богатым и счастливым. Обязательно.
— Фу, ты что, опять куришь?
Мир решил подкинуть в его бочку позитива лопату говна в виде Риддла.
Гарри даже не повернул головы в его сторону, всё ещё рассматривая пасмурное небо и затягиваясь с особым удовольствием.
— Если тебе непременно нужно тащить в рот что-то продолговатое, мы можем что-нибудь придумать.
Гарри поперхнулся дымом и уставился на него круглыми глазами. Щёки сразу залил жар — Гарри не терпел такие темы.
— Что-то продолговатое, да ещё и очень острое, сейчас окажется у тебя в боку, если не перестанешь так шутить, — прокашлявшись, парировал он, проклиная свою природную склонность краснеть быстро и неотвратимо.
— Выброси эту пакость, немедленно. И не сутулься.
— Как всегда, ты всё портишь, дедуля, — Гарри стряхнул уголёк с сигареты и выкинул окурок. Всё равно он уже докурил до фильтра. — Неужели вся твоя жизнь сводится лишь к тому, чтобы подгадить мне? Я всё равно буду курить и сутулиться, ты меня не остановишь.
На сигареты его подсадили в десять лет. В интернате это была местная валюта. Гарри был из низшего интернатовского «сословия», и чтобы его не трогали старшие ученики, он довольно быстро научился воровать сигареты у местного сторожа, а потом отдавать им. Естественно, старшекурсникам хотелось бесплатного развлечения взамен на защиту. Они заставляли Гарри курить, пока он не начнёт блевать, и смеялись. Странное дело, Гарри думал, что после этого навсегда возненавидит сигаретный дым, а вышло ровно наоборот. Он без него не мог где-то на физическом уровне.
Наверное потому, что этот сигаретный запах означает, что его не будут бить, ссать ему в ботинки и топить в несмытом унитазе.
— Точно. Я же настоящий садист — не даю тебе испоганить позвоночник и испортить свои лёгкие этой гадостью, которая способна отравить всё вокруг в радиусе мили, — язвительно ответил Риддл, приближаясь к подоконнику. — Эта вонь даже заклинаниями не выветривается.
— Ага, рад, что ты это знаешь. Ну, о своей склонности к садизму, — Гарри с сожалением покинул свой насест на окне, понимая, что пора уже завтракать и собираться в министерство.
Он даже не взглянул на Риддла, не желая портить себе настроение, и залез в холодильник, чтобы приготовить яичницу на скорую руку.
В кастрюльке с пастой, очевидно, не хватало примерно половины от того, что оставалось в ней вчера вечером.
Риддл. Ел. Его. Пасту.
— Ты что, своровал мою еду? — тихо поинтересовался он, просто не зная, как на это реагировать. Он ожидал, что Риддл попытается её испортить, но не сожрать.
— Ничего я не воровал, — хмыкнул Риддл, нагло наливая себе в кружку остатки кофе Гарри из жестянки на плите, которые не уместились в его маленькую чашку. — Я продегустировал. Ты, кстати, сумел меня удивить. Никогда бы не подумал, что ты умеешь хорошо готовить. Как бы тебе сказать… В моём воображении ты был далёк от профессии повара так же, как я от дружбы с хаффлпафскими первокурсниками.
Гарри чуть не улыбнулся. Риддл, ворующий еду? Это прямо-таки наилучшим образом укладывалось в картину его подлой сущности. Наглость этого экземпляра зашкаливала до такой степени, что стрелка измерительного прибора должна была пробить стекло и улететь осваивать луну.
Но всё же… Никто ещё не говорил, что он хорошо готовит. Риддлу… понравилось.
Он невольно вспомнил ночи в доме Дурслей, когда пробирался на кухню и взламывал замки на их холодильнике с помощью самодельной отмычки, потому что терпеть дикий голод больше не было сил. И холодные улицы Лондона, когда он ошивался на задних дворах ресторанов, ожидая выноса мусора, чтобы успеть стащить из бака что-нибудь съедобное до того, как набегут взрослые бездомные и всё заберут. И тёмную кухню интерната, где он, как крыса, шарил по шкафам в поисках хоть крошки хлеба.
Воровать еду — не грех, так он считал. Голод оправдывает всё, он неконтролируем разумом, сводит с ума, оставляя только одно желание — выжить любой ценой.
— Если уж ты собираешься жрать мою еду без моего спроса, то хотя бы плати за это, — буркнул он, отворачиваясь обратно к холодильнику. — Я тебе не наследный принц.
Грудь сдавило от непонятного чувства.
— Ты серьёзно? — Риддл остановился прямо за ним, и Гарри, даже не оборачиваясь, всем телом почувствовал его удивление и нетерпение.
— Серьёзно. Я не собираюсь заниматься благотворительностью. Если ты намереваешься и дальше совать нос в мои кастрюльки, то должен будешь заплатить. Иначе, боюсь, мне придётся прибегнуть к твоей тактике — отравлению.
Черчилль был прав — просто необходимо давать другим совершать их ошибки.
Натуральный обмен, совсем как в интернате. Гарри был с ним хорошо знаком.
— И что ты хочешь взамен? — тихо и вкрадчиво спросил Риддл, шагнув к Гарри настолько близко, что он ощутил запах его парфюма, не оборачиваясь.
— Совсем немного, — ответил Гарри, отступив от него к холодильнику. — Я хочу спокойствия взамен на еду, Риддл. Оставь меня в покое. Никаких унижений, никаких жестоких шуток, никаких приколов в стиле «чесоточный порошок в еде — это смешно, особенно если у Поттера на него аллергия и он раздуется до размера гигантского кальмара…». Ты можешь брать мою еду, а взамен прошу только оставить меня в покое. Не играй со мной в свои игры. Не лезь в мою голову. Не хочу вообще с тобой разговаривать, не хочу тебя видеть, не хочу слышать твой голос… Оставь меня в покое. Забудь о моём существовании.
Гарри понимал, что просит слишком многого. Трудно жить в одном доме и совсем не разговаривать, это просто невыполнимо, но зато остальные просьбы на этом фоне звучат весьма разумно. Тактический ход.
— Я никогда не подсыпал тебе чесоточный порошок, — недовольно прошипел Риддл. — И никогда не стану. Я знаю, что у тебя на него жуткая аллергия. Да и зачем мне это? Я что, похож на имбецила? Если бы я решил тебе что-то подсыпать, ты бы уже был мёртв.
Гарри замер, рассматривая внутренности холодильника.
— Мне без разницы, это давно в прошлом. Ты согласен или нет? — Гарри дёрнул плечом и резко захлопнул дверцу.
— Я никогда тебя не травил, — настойчиво повторил Риддл, когда Гарри обернулся к нему лицом. Он стоял ближе, чем казалось, и Гарри чуть не заехал лбом ему по губам.
— Ага, точно, — Гарри прищурился и всмотрелся в лицо Риддла.
Он нередко вот так упирался, он был настойчив, но что-то изменилось в его глазах в этот раз. Гарри терпеть не мог такие случаи: он привык, что знает Риддла вдоль и поперек и может объяснить любую его реакцию, но в последнее время всё шло вразрез с его представлениями.
— Правда. Я этого не делал, — ещё раз сказал тот, подавшись к Гарри всем телом.
— Так я тебе и поверил, — Гарри оттолкнул его и, не встретив сопротивления, ушёл в свою комнату, не зная, как реагировать на его наглую ложь и странный взгляд.
Не может быть, чтобы не только Риддл мог подсыпать всякую гадость ему в еду. Всё, что с ним происходило, всегда было связано с Риддлом. Это была аксиома. Зачем он врёт? Даже если он не делал этого сам, он просто приказывал другим сделать это. Остальные слишком боялись связываться с Гарри, никто бы не рискнул по доброй воле, без защиты от Риддла.
Именно за это он ненавидел его больше всего. Честные стычки и драки — это одно, а наглое, подлое отравление… Такое он простить не мог.
Лучше ходить голодным весь день, чем сидеть там и смотреть на эту наглую лживую рожу, ему не привыкать.
В министерстве было душно, тонкая голубая рубашка промокла в подмышках до самой талии, когда он выбрался оттуда, а никто из служащих так и не догадался наколдовать охлаждающие чары на несовершеннолетнего волшебника, которому, блять, нельзя пользоваться магией.