— Почему нет? Отличная идея.
Она запрокинула голову, испытующе смотря на наглую улыбку.
— Ты обещал мне, что не допустишь, чтобы я потеряла власть над собой.
Регулус наклонился к Гермионе, небрежно прикоснувшись двумя пальцами к её распущенным волосам, спонтанно дёрнув за прядь.
— У меня есть отличное оправдание, — он приблизился ещё на дюйм и прошептал ей в губы: — Я этого не помню.
Вода стекала по лицу Гермионы. Ресницы потяжелели от влаги. Она тяжело дышала от разочарования и крепко ухватила Блэка за руку в ответ. Напряжение, пронизавшее воздух на побережье, только что не звенело, и тогда Гермиона выдохнула:
— Поцелуй меня.
— Сумасшедшая, — он покачал головой и, не сводя с неё глаз, с развлечением в голосе продолжил: — Мне нравятся властные волшебницы, но, кажется, мы уже выяснили, что ты не можешь требовать у меня что-либо…
— Не то чтобы ты раньше этого не делал, — самодовольно перебила его Гермиона. — Ты думал о нашем поцелуе, не так ли? У тебя не так много приятных воспоминаний, чтобы было из чего выбирать. Признайся, прокручивал его в уме не раз и не два?
Что-то внутри Блэка дрогнуло. Он сузил глаза.
Минуту они с Гермионой могли только яростно буравить друг друга взглядами. Захотелось схватить его за плечи и трясти, трясти, трясти или окунуть с головой в морские волны. Боже, ей никогда так не хотелось толкнуть человека в ледяную воду!
Она возликовала, когда он отвернулся, отдав ей первенство в игре в гляделки, словно признавал её правоту, и вдруг спросил, казалось, совсем не то, что хотел:
— Это что, жалкая проверка на приверженность идеологии?
— Само собой, — сердито произнесла она, закипая. Каждый сантиметр её кожи будто горел от проснувшейся злости. — У нас половина Ордена состоит из полувейл и морских сирен, которые соблазняют чистокровок и едят их сердца на завтрак, обед и ужин, но в прошлый раз ты заартачился и не подошёл на роль жертвы. Мне пришлось искать кого-то посговорчивее, чистокровный идиот! Не больно-то и хотелось тебя целовать. Да я бы скорее поцеловала Тревора…
Прежде чем она смогла закончить фразу, Регулус обхватил её лицо руками. Гермиона ахнула. Его взгляд блуждал по её лицу, остановившись на губах, как если бы он умел по ним читать.
— Кто такой Тревор? — прошептал Регулус и потянулся к ней, на сей раз посмотрев прямо в глаза.
— Это бородавчатая жаба, которая гораздо симпатичнее тебя.
— Должно быть, красивая жаба…
— Да, очень.
— Очень?
— Очень-очень.
Блэк слабо улыбнулся, наклонился и ласково прижался губами к волосам Гермионы выше лба. Она застыла. Нет! Ошеломляющая радость прошлась волной по телу. Она ошибалась. Это был её Регулус. Всё ещё он. Где-то там под тоннами чванства и чистокровной спеси. Гермиона едва не задохнулась от нежности, ей с трудом удалось подавить улыбку, которая грозила всё испортить, когда его руки обвились вокруг её талии. Он обнимал бережно, трепетно, как никогда прежде, и словно до сих пор колебался, не уверенный в правильности происходящего. Она с обезоруживающей благодарностью обняла его за шею, боясь спугнуть, словно птицу, опустившуюся ей на ладонь.
Запах дождя окутывал их, отрезая от внешнего мира. Сейчас их почти братско-сестринское объятие значило для Гермионы больше, чем банальный поцелуй. Но оно слишком быстро закончилось. Регулус медленно выпрямился. Гермиона не желала его отпускать — приникла к его плечу. И вдруг у неё земля ушла из-под ног.
— Возвращайся к своим друзьям, — проговорил Регулус, избегая смотреть на Гермиону.
«Нет! Нет! Нет! Всё не так!»
Гермиона вскинула голову, оглушённая стуком собственного сердца.
— Послушай…
Он осторожно приподнял её лицо за подбородок и вытер большим пальцем влагу на щеке. Гермиона покорно прижалась к его ладони. Слёз не было. Вспышка молнии расчертила побережье на чёрное и белое. Гермиона не слышала грома, только свой несмелый шёпот:
— Пожалуйста…
— Уходи, — сказал Регулус, высвободившись из её объятий, отступая. — Пока они не забили тревогу. Возможно, ещё увидимся, Гермиона Грейнджер, но лучше не стоит. Больше никогда.
Он повернулся к ней спиной и зашагал прочь, становясь единым целым с ночью, пока не исчез в аппарационной вспышке.
Гермиона глядела перед собой застывшим взором, оглушённая обрушившимся раскатом. Она подняла глаза к небу, подспудно надеясь увидеть белый росчерк крыла среди грозовых туч, но ночью птицы сидят в своих гнёздах и жмутся друг к другу в поисках спасительного тепла. Ей тоже хотелось тепла, но лёд не может согреть.
«Билл и Флёр там с ума сходят», — пронеслось в голове, но Гермиона ещё долго стояла на берегу в полном одиночестве.
========== Глава 60 — Блейз ==========
«Ад пуст!
Все дьяволы сюда слетелись»,
— Уильям Шекспир «Буря»
Блейз отпил кофе из чашки и потёр щёку. Весеннее солнце пригревало.
Настоящий японец, знаток керамики, мог бы вызвать его на поединок, увидев, как Блейз налил кофе в японскую чашку для чая. Этот поступок сродни богохульству. Отчим Блейза был помешан на традициях своей родины. Впрочем, у всех есть право на странности. Маме этот зануда даже нравился. В память о нём она оформила шляпную мастерскую в японском стиле: расписала стены цветами сакуры, повесила колокольчики — фурины, расставила двухстворчатые ширмы периода Эдо. Всё это помогало забыться и хоть на минуту перенестись в пространстве и времени на другой конец света.
Блейз соскучился по путешествиям, по новым знакомствам. Ему не сиделось на месте, будь его воля — он бы тотчас сорвался в дорогу, вскочил на трап корабля и отправился куда-нибудь к Амазонке.
— Р-раз галлеон, два галлеон, тр-ри галлеон, — с выражением произнёс попугай, которого мама забрала сюда из лавчонки покойного Спинни.
Красно-чёрный ара наклонил голову и сощурился на солнце.
— Это к клиенту, — сказала мама, присаживаясь напротив Блейза. — Годрик никогда не ошибается.
Попугай захлопал крыльями, ободрённый похвалой.
— У нас столько золота, что мы можем выкупить каждую вторую забегаловку на этой улице, а ты всё считаешь клиентов, — рассмеялся Блейз.
— Мои шляпки — произведение искусства, а искусство следует продвигать в массы. Взгляни на последнюю с перьями фламинго. Я назову её…
Узнать название очередного шедевра Блейзу, увы, не довелось. Колокольчик над дверью обречённо звякнул, знаменуя появление на пороге главной любительницы розового цвета во всей Британии.
— Чудесный день, не правда ли, — с серебристым смешком произнесла Долорес Амбридж, уверенно засеменив к владелице лавки.
Нелепый кружевной воротничок впивался ей в шею, утопая в складках, но, по-видимому, не доставлял неудобства. Глаза, круглые, немного навыкате, жадно обшаривали помещение. Жаба жабой. Так её и прозвали в школе: «жаба в розовом».
— Да, действительно, — сказала Сирена, виртуозно скрыв презрение, и поднялась навстречу Амбридж. — Снаружи сейчас куда приятнее, чем внутри.
— Я рада, что вы вновь открылись. Вы подаёте пример другим коммерсантам в Косом переулке.
— Благодарю вас, Долорес, — сказала Сирена, пока Амбридж осматривала головные уборы на манекенах.
На памяти Блейза, его мать впервые обозвали «коммерсантом».
— Сегодня выходной. Вы куда-то собираетесь, раз почтили мой скромный бутик своим присутствием?
И снова из уст Амбридж вырвалось хихиканье, от которого у Блейза побежали мурашки по коже, а кофе попал не в то горло.
— Кхе-кхе. Моё жалованье не столь велико, но иногда я могу побаловать себя и позволить обновку.
— Понимаю.
— Зато каждый сикль был заработан честно, благодаря добросовестному отношению к работе. Сегодня не каждая женщина может этим похвастаться, согласитесь?
Блейз сжал челюсти так, что заиграли желваки, но мама осталась бесстрастной.
— Вы трудитесь не покладая рук, Долорес, и всё на голом энтузиазме.
Глядя на госпожу «бывшего директора школы», стоящую рядом с его матерью, Блейз не мог представить двух более непохожих друг на друга женщин. Тем временем Долорес добралась до короба с бантами и запустила в него свои короткие пальцы-обрубки, живо перебирая атласные и шёлковые изделия в попытке найти что-то под стать чёрному бархатному бантику, напоминающему жирную муху, взгромоздившуюся ей на голову.