Лейтенант доволен, что наконец сбыл Ганьку с рук и так здорово выполнил Наташину просьбу. Он и правда постарался. У Ганьки к нему никаких претензий. Да и времени нет на это. Старшина Жуков и старающаяся не отставать от него Ганька уже идут по штабному лабиринту дальше.
— Ты, я вижу, дивчина что надо, — подбадривает старшина, сразу переходя на «ты». — Не бойся, все будет как положено, в полном порядке.
Ганьку Жуков сразу расположил к себе. Лицо некрасивое, и производит он впечатление человека нездорового, болезненного. А вот глаза светлые, добрые, с веселыми огоньками, — видно, любит пошутить, посмеяться. Нравится ей и то, как он ходит: шагает широко, размашисто, заметно налегая на короткую сучковатую палку.
— Ты только не шарахайся от хлопцев. Случится, вдруг забудет кто, что завелась ты среди нас, да и ляпнет лишнее. Армия — это тебе, брат, не институт, — предупреждает он.
…И вот наконец они на месте, в строевой части (куда Ганьку определили «вместо Якимчука»), — в темноватой большой комнате, заставленной письменными столами. За каждым из них сидит мужчина в военной форме.
— Женщина! Друзья мои, не обманывает меня зрение? Я действительно лицезрею в этих грубых стенах чудо, вижу женщину?! — так патетически встречает Ганьку боец Иванов, ее новый коллега, тоже писарь строевой части.
Маленький, лысый, с носом как спелая слива, смех один, а не солдат, он выскакивает из-за стола и отвешивает Ганьке низкий поклон.
— Откуда ты, прелестное дитя? — вопрошает Иванов, не выпуская Ганькиной руки.
— Хватит, старый хрен, хватит! Ишь раскукарекался, — добродушно одергивает его Жуков. — Дай другим познакомиться.
Лейтенант Засенко примерно в том же возрасте, что и Вяткин. Но, в отличие от него, серьезен, без тени улыбки на лице. Так же, как Иванов, чтобы познакомиться с Ганькой, он выходит из-за стола и так же протягивает ей руку, а другой откидывает со лба короткую прядь светло-русых волос. Ганька успевает заметить, что глаза у него синие.
За четвертым столом, а точнее — за маленьким столиком, не обращая внимания на Ганькино появление, как из пулемета строчит на пишущей машинке четвертый обитатель этой огромной, как конюшня, неуютной комнаты, смуглолицый и темноволосый, с буденновскими усами.
— А это наша машинистка-писарь Хвалецкий, — поясняет Жуков (усы этой «машинистки» почему-то настораживают Ганьку.)
Хвалецкий на секунду отрывает руки от машинки, привстает и, равнодушно кивнув Ганьке, тут же устремляется к своему пулемету.
Пустуют еще три стола.
— А тут будет твое место, — Жуков подводит Ганьку к одному из них, между столами Иванова и Хвалецкого. И, не зная, наверное, чем бы еще ознаменовать эти минуты первого знакомства, повторяет: — Вот тут ты будешь…
Ганьке бы самое время поинтересоваться: «А что я буду…» Но она не смеет задать вопрос. На всех столах лежат счеты, которых она никогда в руках не держала. Но надо приступать к… делу, и Ганька садится за предназначенный ей стол. Садится, потому что с той самой минуты, как переступила порог этой комнаты, она уже на месте Якимчука. Она писарь строевой части.
Время идет. День за днем. Ганька все заметнее становится человеком военным. Попадется ей, к примеру, начальник штаба, и она уже не поздоровается, как бывало: «Добрый день, Николай Иванович», не скажет: «Товарищ Качалаевский», а как всамделишный военный, только так: «Добрый день, товарищ капитан».
— До-бры, до-бры! — протянет капитан, и не разберешь сразу, посмеивается он над тобой или просто так, шутит.
— Что, наловчилась уже, строевую записку можешь составить? — поворачивается он внезапно, отойдя шагов на двадцать.
— Наловчилась… Учусь! — поспешно поправляет себя Ганька.
— Смотри мне! А то недолго на гауптвахту… — И капитан идет дальше.
Гауптвахты она не боится, знает, что это так, шутка. А вот из-за этой самой строевой прямо в дрожь бросает. Уж на что терпеливо проверяет каждую ее цифру старшина Жуков, все равно перед тем, как идти на доклад к старшему лейтенанту Гончаруку, она все забудет, все перепутает, слова толком не вымолвит.
Гончарук, педант и придира, готов Ганьку живьем съесть. Пусть только поставит на довольствие хоть одного человека без продовольственного аттестата! Гончарук часами бубнит ей об ответственности, десятки раз заставляет переделывать эту злосчастную строевую записку.
Чтобы выручить Ганьку, на доклад к нему отправляется старшина Жуков.
— Самое главное, — внушает он ей, — быстрота и натиск! Суворовская стратегия! Пока раскумекает Гончарук, что к чему, ты ему без передыха: «Товарищ старший лейтенант, по списку на сегодня мы имеем столько-то… В наличности столько-то… В санчасти четверо…»