— Куда? — Федины руки уже привычно легли на баранку.
— Давай, брат, в Министерство сельского хозяйства.
Как он и предупредил, Андрей заявился домой ровно в пять. И не один.
Лида открыла дверь и остановилась как вкопанная перед высокой рыжеволосой женщиной с зеленым, как осока, острым взглядом и спокойной улыбкой, на тонком насмешливом лице. За спиной ее стоял Андрей, а за ним полыхал Федя.
«Господи, как на пожаре», — успело мелькнуть, когда Лида увидела этих двух рыжих. Но ей было не до шуток.
— Ну, жена, принимай гостей, накорми, чем бог послал, бедных колхозников.
— Незваный гость хуже татарина, — пробасил Федя.
— Пожалуйста, проходите.
Лида молча накрыла на стол, без особой радости пригласила садиться и заставила себя улыбаться. Сама села на ручку кресла, как-то боком, совсем не как хозяйка дома.
Чтобы рассеять общую неловкость, Андрей поспешил налить всем по рюмке и громче, чем обычно, сказал:
— Ну, хозяюшка, за твое здоровье и за эту вот гвардию, которой командуешь!
Он погладил по головке Таню, сидевшую с ним рядом, и поцеловал Алика, залезшего к нему на колени.
— Позвольте внести предложение, — улыбаясь и сощурив глаза, подняла руку Дорохова. — Выпьем сразу же за то, чтобы гвардия недолго еще оставалась в арьергарде.
— У меня нет воинской специальности, — сухо, не глядя на нее, парировала Лида и поднесла рюмку к губам. — За здоровье всех!
Выпили, закусили, посидели столько, сколько требовало приличие, и встали.
Все еще не спуская с рук Алика, Протасевич пересел на тахту, притянул к себе Таню, стараясь не выдать волнения, потрепал по тугой розовой щечке.
— Будешь, дочушка, письма слать?
— Буду, — охотно пообещала Таня. — Только ты почаще приезжай, нам без тебя скучно.
Протасевич перевел взгляд на окно. Крылатое облачко подплыло к солнцу, заслонило его, и от набежавшей мгновенно тени и на улице, и в комнате вдруг стало хмуро, пасмурно.
— Обязательно приеду, обязательно, дочка.
Он не стал звать ее к себе, не стал допытываться, приедет ли она в их новый дом, который построит в «Победе». Ни о чем не спросил, ничего больше не обещал, повторил только:
— Приеду, как же я без вас буду?
Понимая сложность обстановки, Федя неловко поблагодарил и заторопился к машине. Дорохова тоже сказала: «Спасибо», — и вышла в бывший кабинет Андрея.
Протасевич и Лида молчали.
— Ну что ж, — наконец поднялся он. — Мне пора. Танька, не забывай, пиши (Таня кивнула головой: своих обещаний не забываю). Ты, Алик, тоже будь молодцом, мужчиной, не хворай. Я тебя на машине прокачу. (Алик, кроме слова «машина», ничего не понял, запрыгал на руках у отца, потянулся к дверям, к машине).
Лида не трогалась с места.
— Ну что ж…
Андрей опустил на пол Алика, подошел к жене.
Она не могла его обнять, не могла даже заплакать. Двери в кабинет по-прежнему были открыты. Там, облокотившись на подоконник, курила Дорохова, выпуская тоненькие струйки дыма.
— Ну, — Протасевич сам обнял и поцеловал Лиду.
В этом обязательном прощальном поцелуе она не почувствовала ничего, кроме семейного долга, ни ласки, ни тепла. Выполнил свой долг и, повернувшись к двери, позвал:
— Рита Аркадьевна, вы готовы?
— Всегда готова! — Остановившись в дверях, Дорохова понимающе заторопилась. — Ну, я пойду, а вы прощайтесь.
— Мы уже попрощались. — Лида не могла скрыть ненависти ни в голосе, ни во взгляде.
Дорохова сделала вид, что ничего не заметила.
— Не сердитесь. — Она протянула Лиде узкую холодную руку, как-то очень мягко и ласково взглянула в лицо.
— Счастливого пути, — сказала Лида.
И когда дверь закрылась за Дороховой, перевела взгляд на Протасевича:
— Иди, беги за ней…
— Прости, но я считал тебя умнее.
И, не желая ссоры перед отъездом, да еще при детях, с сухим, недобрым выражением лица, только пожал плечами. Еще раз поцеловал детей и уже с порога полуобернулся к Лиде:
— Тебе больше нечего сказать мне?
— Нет.
…В открытое окно она видела, как Андрей закурил, стоя у машины, как сел рядом с Федей, как, не поворачиваясь назад, подал знак — тронулись!
На окно он взглянул только, когда Таня, вскарабкавшись на подоконник, крикнула:
— Папка, приезжай скорей!
В ответ он помахал рукой — одной только Тане.
День в колхозе начинался как и всегда.
Первым приковылял в контору счетовод Василь Забела. Сильно налегая на палку, прежде всего подошел к председательскому столу и поздоровался с Протасевичем за руку. А потом уже направился к своему месту — возле шкафа, в углу, где ютился его стол. Повесил на крючок куртку, аккуратно расправил на себе поношенный китель, тыльной стороной ладони пригладил волосы и повернулся к председателю: