Добродушная толстуха Маня сразу же накинулась на мужчин:
— Не успели работу начать, а дыму хоть топор вешай! Когда запретите эту курилку, Андрей Иванович?
— Не сердитесь, девчата, только, ей-богу, я сегодня ее сам начал.
— Вам еще можно. Вы председатель. — Маню нисколько не смущало это ее наивное подхалимство.
Зоя, которая больше надеялась на силу своих чар, только бросила гневный взгляд на подружку: болтай, сколько влезет, все равно ничего не изменится. Разве с ними так надо разговаривать?
Ее взгляд тут же перехватил Забела, и если бы кто-нибудь со стороны проследил за ним, то увидел бы, как смягчилось его лицо, как виновато затушил он свою только что прикуренную папиросу.
Старый холостяк и человек практичный, в конторе Василь Павлович курил хоть и дешевые, но не иначе как привезенные из города папиросы.
Девушки заняли свои места, и Забела — его стол стоял против Зоиного — все с тем же просветленным выражением лица отгонял дым от Зоиной территории.
День начался, и все шло своим чередом. Бригадиры горячились и объясняли друг другу причины, по которым лен остался под снегом. И действительно, трудно было сейчас найти и причины эти, и виноватых.
Зима нагрянула внезапно, неожиданно. В середине октября — и вдруг морозы. Выпал снег и так и остался лежать. Осень попробовала сопротивляться, попугать оттепелью и дождями, но так и не смогла одолеть зиму.
В «Победе» под снегом оставался почти весь лен. Накануне женщины поднимали его, и о беде никто и не помышлял. Еще неделя тепла — и все было бы в порядке. А проснулись утром — чуть ли не по колено снегу навалило.
Так и осталась под этим снегом надежда на первый колхозный миллион.
Летом в тесную комнатку конторы редко кто заглядывал, все наряды и дела обсуждались на дворе. Теперь же все нужды и вопросы решали в канцелярии.
Протасевич, который завтракал не раньше одиннадцати-двенадцати (когда люди добрые обедать собираются), уже несколько раз делал попытку встать и пойти домой, но каждый раз это у него срывалось.
Распахнулась дверь, и, похлопывая кожаными рукавицами, в контору вошел седенький старичок, сосед Протасевича.
— A-а, Иван Фотиевич! И у вас наконец дело к властям? — шутливо приветствовал его председатель.
— Дело, Андрей Иванович, дело. Телушку отвел на ферму. Ваньке Булату сдал. Дак квиток хочу, чтобы по закону.
— По закону, все по закону надо оформить, Иван Фотиевич. А кроме квитанции, ничего получить не желаете?
— Как это? — Старик растерялся.
— Товарищ Терешко, за каждую живую голову, сданную по контрактации, в зависимости от веса, колхоз компенсирует владельца деньгами или натурой, — обстоятельно разъяснял деду Василь Павлович.
— Вот накрутил: «За каждую живую голову»! — захохотал Михневич. — Этак дед жинку молодую захочет получить в компенсацию, раз уж случай такой представился сбыть старую «живую голову».
Сострил Михневич не так уж удачно, но дед не обиделся.
— А что, и взять бы… Такую вот, как эта или вон та. — Старик по очереди кивнул Зое, а потом Мане.
Зоя покраснела и сердито надула губы, а Маня и Михневич от души смеялись.
— Ишь ты, живо облюбовал! — подзадоривал Сергей деда.
Когда смех утих, Забела строго взглянул на старика и повторил:
— Так, товарищ Терешко, чем вы хотите, чтобы оплатили вам — деньгами или натурой? И когда — сейчас или потом?
— А сколько нам со старухой надо денег тех или хлеба? Этот год, слава богу, с хлебом будем. А не хватит — сыны подмогут. Подкинут старым кочерыжкам мешок муки. Ешьте, скажут, тата с мамой, да поскорей домой собирайтесь…
Старик по натуре был шутник — и сам посмеется, и людей потешит. Но не терпел, когда пустой разговор затягивался надолго.
— А насчет оплаты тоже куда спешить. Погожу еще в березняк. (В березняке было кладбище.) До конца трудового года. Вместе со всеми получу, что положено: то ли хлеб, то ли гроши… Телушка-то хороша была, гладкая.
— А не боитесь, дедушка? — спросил Протасевич.
— Чего бояться-то? Не пропьешь же ни ты, ни вот он, — дед повернулся к главному бухгалтеру, — ни они обе… А вот этому веры нет, — желтым от курева пальцем он ткнул в сторону Сергея Михневича.
— Правду говоришь, дед, пропил бы, ей-ей, пропил бы. — И, обращаясь ко всем, кто был в комнате, Сергей чистосердечно признался: — Как отхватили мы его председателем, — поднял глаза на Протасевича, — так, не вру, не валялся ни разу… Ну, выпьешь так, что мозги ходуном ходят. А вот чтобы по-пластунски… этого не было.