— Еще бы — главная моя цель в жизни! — засмеялась Рита.
— Что у тебя слышно? — поинтересовалась Евгения Ивановна. — Когда ребят ждешь?
— Нынче. С вечерним поездом. Сашка, иди сюда! — позвала Дорохова.
Сашка, стриженый, белоголовый бутуз в голубой маечке и черных трусах, загорелый и румяный, как яблоко, не спеша подошел к Рите и остановился, недовольно глядя на нее, как человек, вынужденный бросить важное дело неизвестно зачем.
— Залезь в этот карман. — Дорохова повернулась боком к нему. — Выгребай что есть.
Сашкины руки не надо было уговаривать. Им уже были знакомы такие приемы. И одновременно с тем, как рука нащупывала что-то, глаза его светлели, выражение их было уже совсем другое, а рот расплывался чуть не до ушей.
— Быстрей! — видя, как медленно расправляется с карманом брат, крикнул Коля.
— Давай и ты, — повернулась к нему Дорохова.
Понимая, в чем дело, и стараясь превозмочь искус, Колька не очень, правда, решительно отверг приглашение:
— Не хочу.
— Ну-ну, живо!
В эту минуту Саша набрал уже полные руки конфет и, хвалясь, поднял их, несколько штук упало на землю.
— Коля, во!
И Коля не выдержал, сдался.
— А тебе этот карман.
Коля орудовал быстрее и ловче, выгреб конфеты и тут же вернулся на место.
— Дикари! А где ваше спасибо тете Рите? — крикнула Евгения Ивановна.
— Пасибо, — еле мог произнести Сашка, набив себе полный рот. Так же нечленораздельно выразил свою благодарность Коля.
— Ну, а тебе, Игорь, согласно давнему уговору. Получай.
Игорь взял из рук Риты красную с золотым тиснением книгу и сам засиял, как золото на обложке.
— «Два капитана». Спасибо, тетя Рита!
— Зачем ты? — с упреком покачала головой Евгения Ивановна.
— А что такое? Это, Игорь, я в Минске откопала. Облазила все книжные магазины — нигде. И вдруг в киоске увидела.
— Известно, такие книги не залеживаются, — поддержал ее Игорь.
А малыши тем временем вовсю обменивались:
— Дай мне эту, с мишкой, а я тебе с белочкой.
— Ага, «дай», а что еще добавишь? Хитрый какой!
— Будто в жизни конфет не видели! — возмущалась Евгения Ивановна.
— Дети как дети, — оторвавшись от газеты, взял их под защиту отец. — Что вы, девчата, скажете, если я пойду и часок сосну? Почему-то страшно в сон клонит. Так разморило солнце, что еле газету проглядел…
— Пойди вздремни. Приехал же чуть свет.
— Пойду. А вы тут посидите, поболтайте, женихов вспомните.
— Ступай, ступай, жених! Поседел уже, а все одно на уме, — откликнулась жена.
— Ребята, а вас чтобы я не слышал, — приказал отец.
— Не услышишь. Я читать буду, — помахал книгой Игорь.
— А мы футбол пойдем гонять. Пошли, Сашка.
— Пошли. — Переваливаясь, как медвежонок, Сашка двинулся за длинным, словно удочка, Колькой.
— Не подеритесь только! — крикнула вдогонку Евгения Ивановна. — Слава богу, разбрелись. Можно хоть посидеть спокойно. Не поверишь, до того доходит, что не помнишь, на каком ты свете, — пожаловалась она, но в жалобе этой не звучали ни злость, ни укоризна своей судьбе.
— А мои приезжают, — задумчиво сказала Рита, — не представляю даже, какие они стали за эти полгода, что я их не видела.
— Я, наверно, столько не вытерпела бы.
— Знаешь почему? Потому, что у тебя Адам Андреевич. И все у вас хорошо.
— Правда, — согласилась Евгения Ивановна. — Всегда заодно мы.
— Вот видишь. И ты горда, что находишь в сынах мужние черты. А я… У нас так не было. Вот уже сколько лет его нет на свете, а я все равно помню, как вытравлял все самое лучшее, что у нас с ним было.
— Ты сложная натура, Рита, — попробовала смягчить ее слова Барукова, — поэтому и приходится тебе тяжко.
— Тяжко? Думаешь, мне теперь тяжко? В сто раз легче одной, чем вдвоем и всегда ощущать одиночество.
— Еще встретится тебе настоящий человек.
Давние приятельницы по институту, они не скрывали друг от друга своих горестей и мыслей. Риту не задевали замечания Баруковой, не обижало ее откровенное сочувствие.
— На днях был у нас Протасевич. Я спрашиваю, почему жена не переезжает, а он: «И сама она не ответила бы на этот вопрос», — перевела речь на другое и вздохнула Барукова.
— Не вздыхай, Женечка, — вдруг обняла ее за плечи и засмеялась Рита, — я принадлежу к женщинам со счастливым характером: они способны любить и страдать, только когда уверены, что их тоже любят. А если нет этого, всякие чары утрачивают власть над сердцем. Посмотри мне в глаза — не так разве?